— …Вот и самое время ответить на его ухаживания!
— Но он мне не очень-то нравится, — обреченно прозвучала узнаваемая интонация Чжихё.
— Никто не просит тебя влюбляться в него без ума! Сердцу не прикажешь — это известно, но когда у тебя поклонник при деньгах, какой надо быть дурой, чтобы не пойти на свидание! — Чонён поняла, что следует оповестить о постороннем в доме и скорее вошла в зал, прекращая спор:
— Привет! Я привела к нам гостя!
В образовавшуюся тишину скользнул Намджун, немного ссутулившись от ощущаемого внимания к себе. В центре комнаты стояли две девушки; одна, судя по всему, была Сынён, в обтягивающих лосинах и кофте на одно плечо, на котором виднелась черная бретелька лифчика. Вроде бы по-домашнему, но как будто только-только из душевой после аэробики, изящная, кокетливая и подтянутая. Напротив неё, пониже ростом, в розовом кигуруми-единороге, стояла Чжихё, повернувшаяся к вошедшему. На затылке торчал наспех и неаккуратно собранный хвост, словно ей было всё равно, как он будет выглядеть, капюшон из-за него был спущен, грустно обвисая фаллическим рогом, как указателем, призывающим поглазеть на задницу. Туда Намджун и поглазел, тут же себя одёрнув и вернувшись глазами в большие, красные и заплаканные, испугавшиеся глаза Чжихё, тискавшую замятый платочек в кулаке, которым то и дело, наверное, вытирала слёзы. Её опознание бывшего начальника закончилось сорвавшейся икотой, зарядившей с периодичностью в двадцать-тридцать секунд раз.
— Ты всегда, когда тебя увольняют, превращаешься в единорога? — указал в неё пальцем Намджун, шутя.
— Я… я… У меня это впервые, я же не работала до этого нигде. И! — вздрогнула она, приходя в себя и покосившись на младшую сестру в поисках ответа, зачем тут этот мужчина? Чонён поспешила вставить:
— Он приехал извиниться. — И смоталась в соседнюю комнату, не успел Намджун и возразить. Чтобы как-то перейти к тому, ради чего он тут всё-таки появился, он ещё раз указал на кигуруми.
— Очень мило, кстати.
— Я… всегда надеваю его, когда мне очень плохо. И! Обычно это помогает, но… только не в этот раз! — задрожали её губы и она, сорвавшись на одинаковое для всех плачущих «ыыы», подняла руку с платочком, чтобы высморкаться. Намджун ещё в дверях думал о том, что всё трио могло сговориться, привести его в квартиру, показать ему лежащую ниц на кровати Чжихё, такую, что прям помрёт до заката, надавят на жалость, и он возьмёт её обратно, простив долги, но то, что он увидел, было настолько не постановочным, что ему даже неудобно стало за вторжение в этот цветник. Чёрт, три сестрёнки, а какая красота-то! Его мысли прервала Сынён: