Сделка (Черненко) - страница 41

— Я думаю… Я передам содержимое вашего рюкзачка Юрию Владимировичу, всё содержимое, я думаю. А на словах?

— А на словах передайте боссу Андропову, что я хотел бы с ним встретиться, скажем, в следующем году, когда Дик, э-э, новый президент США прочно обоснуется в Белом доме. В середине шестьдесят девятого года, скажем.

— С какой целью просите о встрече?

— Цель святая. Отовсюду мы слышим стоны. Поднимите голову! Оглянитесь вокруг. Мрак, ужас, сырые бетонные стены! Дышать уже стало невозможно. Пришла пора покинуть этот подвал цивилизации, вернуть свежий воздух своим легким, обнаружить себя под высоким голубым небом.

— Вот здесь выход из подземного перехода, прошу вас, Роберт!

— Да! Так и передайте товарищу Андропову. Планета в опасности! Воздух испорчен! Вода отравлена! Экологическая обстановка ухудшается каждую неделю. Смог опять же! Не капитализм, не коммунизм, а научно-технический прогресс скоро пристрелит цивилизацию из крупного калибра! Кому, как ни нам, двум супер странам, отправить этому убийце в жбан? А? С локтя или с ноги. Кому?

Стенограмма беседы президента

с учредителями Римского Клуба.

Конфиденциально.

Не для членов Клуба,

Рим, Италия,

06 апреля 1968 года

Помните эту куклу с длинным носом, из полена выструганную? Когда я был маленьким мальчиком лет десяти, братья, я прочитал сказку про юного прохиндея Пиноккио и надолго потерял покой. Я постоянно размышлял о тайне его поведения. Зачем этот мелкий деревянный бесёнок хотел стать настоящим? И что это вообще значит? Настоящий, это который сейчас живет, в этом мире, среди людей, реальный? Кукла жила, кушала, разговаривала, ей, однако, не хватало! Или настоящий, значит идеальный? Он и стал к концу сказки настоящим, но остался при этом деревянным, в чем же был смысл? Такие вопросы. В одиннадцать лет размышлял, в двадцать два года, само собой, в тридцать три. А в сорок четыре тайна открылась мне.

Да, именно мне открылась эта страшная тайна тайн. Все расселись, всем удобно? Соблюдаем трепетную тишину. А теперь в этой тишине все встали. Да, и ты, и ты, секретарши, переводчики, помощники, подъем! Это музейные экспонаты, а не для ваших задниц лавки. Стоите и созерцаете по сторонам молча и в благоговении.

Нет, вы, братья, сидите, если конечно, не перепутали свитки с именами. Тогда беда. Беда-беда. Всюду беда. И это хорошо. Можно приступать.

Господа-бродяги! Сеньоры-попутчики! Братья!

Почти тысячу лет мы не собирались в этом древнем зале в глубинах Рима. Девятьсот пятнадцать для точности. И вот.

Завтра мы официально откроем Римский Клуб. На открытии будут знаменитые учёные, директора крупнейших компаний со всего мира, репортёры, известные политики. Вся эта массовка нужна для уважухи, надеюсь, понятно. Я, Аурелио Печчеи, перед всеми толкну речь, то есть выступлю с приветствием, а вам, братья, совсем не обязательно присутствовать в толпе, даже инкогнито. Мою речь невозможно будет внимательно слушать и одновременно понимать, в напечатанном виде читать ее будет мучительно тяжело. Ее смысл будет максимально недоступным уму и непроходимым через ощущение к сознанию, потому что в составлении речи нам помогли британские психологи из Тавистокского института. Журналисты будут чувствовать себя идиотами, а специально приглашенные нами нобелевские лауреаты помалкивать, смотреть на остальных сверху вниз и выглядеть обладателями тайного знания, ведь мы дадим им много-много денег. Отлично придумано, согласитесь, братья!