Угловую комнату занимала Вера Михайловна Перова. Лет ей, как я сказал, было много, а испытания еще больше состарили. Она не жаловалась на судьбу, была замкнута, трудно вступала в общение. На стене висел портрет ее сына, сравнительно молодого мужчины, в глазах его словно застыл навеки какой-то незаданный вопрос, под портретом всегда горела свеча.
По грязной лестнице я поднимался на второй этаж. Я скоро запомнил, что туда вело восемнадцать ступенек, я пробегал их за четверть минуты. Там жили еще два семейства – Прокловы и Брендисы-Карские. Собственно говоря, Брендис-Карской была лишь супруга – она, как я понял, взяв фамилию мужа, сохранила еще и свою девичью. Урожденная Карская, статная дама с сильно напудренным лицом и скорбными выцветшими очами, была машинисткой, причем первоклассной, об этом мне сказал ее муж, Илья Павлович Брендис, плановик по профессии. В центре стола под абажуром стояло застекленное фото весьма знаменитого писателя с надписью «И.А. Брендис-Карской на добрую, по возможности, память». Очень скоро хозяйка дала понять, что они с писателем были близки. Когда Брендис-Карская это рассказывала, ее муж любовно смотрел на писателя и излучал спокойную гордость.
В двух соседних комнатах жили Прокловы. Самого Проклова я видел редко. Он служил в вооруженной охране, когда я появлялся, обычно спал, готовя себя к ночному дежурству. От моей агитаторской активности он снисходительно уклонялся, заявляя торжественно и веско: «Мы, работники органов, свой долг выполним». Иногда, если он бывал не в духе, произносил с непонятной угрозой: «Нас, работников органов, учить не надо. Мы сами кого хочешь научим». Жена его была сухопара, с трагическим взглядом, с красным носом, портниха из ближнего ателье. Она прониклась ко мне доверием, и вскоре я был введен в эпицентр давно бушевавшей семейной драмы. Портниха жестоко ревновала столь романтического супруга. Впоследствии, когда наше знакомство окрепло, она звонила по телефону, вызывала на угол и под фонарем громко кляла свою горькую жизнь – прохожие на нас оборачивались. Она плакала и ломала руки, доказывала, что никто на свете не ходит дежурить каждую ночь, не может иметь таких заданий. Вообще работа, когда человек имеет секреты от жены, никак не укрепляет семьи. Иной раз она такие беседы вела при дочери, хитрой девице, учившейся в техникуме связи, судя по виду – большой оторве. Дочь закатывала глаза, толкала меня в бок локотком и гнусавила: «Ой, мама, довольно, я умираю, слушать мучительно. Ну что за смысл в этих речах?»