Все торопились быстрей укрыться, станция метро была самым близким, да и самым надежным прибежищем, Костик, горько вздохнув, вернулся, продолжать свой прерванный путь.
* * *
Кто спешит по улице под бесконечным, выматывающим душу дождем? Кто сей уважаемый гражданин, вступивший в критическую стадию между сорока пятью и пятьюдесятью годами? Почему так знакомо его лицо, гладко выбритое, бледное, точно навек впитавшее в свои поры пудру, что так блестят его глаза, непостижимо сочетающие выражение собственного достоинства и давней устойчивой обиды? Что прячет дрожащая рука под развевающейся полой плаща? Это артист Аркадий Велюров, взволнованное дитя Московской Эстрады, мастер политического фельетона, – как же нам его не узнать, нам, непременным посетителям завлекательных программ? Он вбегает в приземистое здание, здесь помещается бассейн и этот мгновенный переход от промозглых улиц, на которых люди нахлобучивают шапки, заворачиваются в шарфы и запахивают пальто, к этой теплыни, где по-летнему мирно журчит хлорированная вода и влажно сияют обнаженные плечи, – этот переход кажется почти фантастичным.
Меж тем могучие пловчихи замерли на своих тумбочках, прозвучал выстрел и восемь тел дружно упали в зеленую воду, точно сраженные одной пулей, но тут же, с утроенной энергией, заработали руками, ногами, заколотили железными пятками по раздельным дорожкам – к финишу, к финишу, стремясь переспорить секундомеры.
Зрители болели отчаянно, подбадривали своих любимиц, а больше всех кипятился Велюров, и когда заплыв завершился и русалки, отряхивая струи, устало выбрались на поверхность, он подошел к одной из них, – глаза его влюбленно горели, десница протягивала букет, – вот оказывается, что он прятал под полою плаща от дождя.
Девушка всплеснула руками, и снова прозрачная капель увлажнила зардевшийся велюровский лик, но, на сей раз, то были не брызги дождя, а божественные пьянящие струйки, в которых смешались запахи хлорки и разгоряченного девичьего тела. И под их волшебным прикосновением Аркадий Велюров затрепетал.
* * *
Время между тем подошло к шести часам дня, уже по улицам потек служивый народ, – рабочий день Москвы завершился.
Кто имел время остановиться в каком-нибудь переполненном месте, – в Большом Черкасском, или в Малом Черкасском, или например, в Старопанском, – тот с удивлением обнаружил бы из скольких контор, управлений, главков, хлынул этот неспешный поток, с портфелями, с папками и свертками. По всей Москве катилась эта волна, домой, к оставленным очагам. В этот час и встретились два старых приятеля, – по всему судя они давно не видались и сердечно друг другу обрадовались. Остановились, мешая движению, восторженно хлопая друг друга по спинам.