– Для современной западной литературы как нельзя более характерна эта пауперизация духа, эта деградация героя. Подобно двуликому Янусу вчерашняя ханжеская мораль обернулась хищным оскалом секса.
Он помолчал и вдруг крикнул:
– На смену ограниченным чувствам пришла ничем неограниченная чувственность!
Орлович мефистофельски оглядел аудиторию. Мирно дремавшая до этого взрыва, Людочка невольно отпрянула. Хоботов успокоительно погладил ее ладонь.
– Я попрошу Нину Андреевну, – несколько более мирно сказал Орлович, – прочесть как нельзя более уместные стихи одного прогрессивного поэта, содрогнувшегося перед бесцеремонным наступлением плоти.
Шурша длинным – до пят – черным платьем, Нина Орлович встала и, чуть раскачиваясь, озирая публику взором сомнамбулы, нараспев, тягуче проговорила:
О, эроса дурманные луга!
Они влекут и друга и врага,
Влекут к себе забывших и предавших,
Покинувших ряды, уставших, павших.
Они в чаду, им честь не дорога.
А Эрос с обнаженными руками
Зовет все жарче, – страсть не превозмочь –
В союзницы себе берет он ночь
И оплетает сладкими силками.
Упоенно слушавший Орлович от наслаждения даже прикрыл веки. Вежливые хлопки вернули его к действительности.
– Благодарю вас, Нина Андреевна.
Он поцеловал жене руку и победоносно заключил:
– Когда нет мировоззрения, его место занимает оргазм!
Последнюю фразу Орлович выкрикнул, и задремавшая было Людочка вновь вздрогнула всем телом.
* * *
Из монументального здания выбегает Костик. Он продирается сквозь стайку девиц, машет кому-то рукой и озирается. Вот он, верный Савранский, ждет его на своем железном коне. Молодые люди обмениваются рукопожатием и уносятся в темнеющую даль. Зима!
* * *
Февраль. И сретенские морозы
Уже совсем на носу. Февраль.
На Чистых прудах играла музыка,
И девушки в цветных свитерах
Коньками писали свои автографы.
Февраль. Мой приятель на Разгуляе
Отморозил правое ухо.
Нахлобучьте плотнее шапки!
Но девушки ничего не слышат.
Лишь песенку «Догони-догоню»…
Но девушки ничего не видят,
Лишь разноцветные фонарики…
Старый друг, мы молоды были…
На Чистых прудах играла музыка,
Играла музыка на Чистых прудах.
Так оно и было. Играла музыка. Пары кружились, и под коньками крошился лед. Но кто это так старательно и напряженно, любовно поддерживаемый преданной девичьей рукою, выписывает невольные вензеля? Кто это, перехваченный развевающимся шарфом, в плотно нахлобученной шапке? Вы не ошиблись, это Хоботов с Людочкой. Смелее, Хоботов, смелей, мой друг! Я верю, ты выстоишь, ты устоишь! Нет, не устоял. Растянулся. Лежит несчастный на белом льду, смотрит в торжественное темное небо, позолоченное светом фонарей, мешает общему радостному движению. Вот он медленно, с помощью Людочки, покряхтывая, поднимается на ноги, и медленно отъезжает в сторону.