— Дупло-то было на самом деле?
Я опешила.
— Так было дупло?
Я через силу сказала:
— Да.
И тут мне стало казаться, что это вовсе не дяденька Сафронов. Но это, конечно, был он, только совсем не такой, как в поезде, когда поднимал меня на свою полку и называл по-особенному — Ариша. Не в том было дело, что лицо его почернело от ташкентского солнца и в волосах стало много седины. Просто раньше взгляд у него был добрый и ясный, а теперь суровый, будто чужой, а голос совсем незнакомый.
— Ты-то вот говоришь «да», а те говорят, что это твои детские выдумки.
Я сразу поняла, кто такие «те», и закипела от обиды:
— Выдумки? А в сарай нас с Паной зачем заперли?
— В сарай? — переспросил Сафронов и задумался.
Мысленно я уже перестала звать его дяденькой. Я его так любила там, в теплушке, и продолжала любить, хотя и не видела больше. А он даже не обнял меня, не сказал: «Здравствуй, Ариша, как ты выросла!» Да еще про дупло не верит. Я даже забыла про свое грязное лицо, стояла, выпрямившись и закинув голову, ожидая, что еще скажет товарищ Сафронов.
— А правда, — сказал он, — интересно, зачем в сарай запирать, а? Ну-ка пойдем спросим!
Он взял меня за плечо, но тут мама ужасно заволновалась, стала говорить:
— Не надо! Она вам здесь все расскажет!
— Елена Ивановна! — строго сказал товарищ Сафронов, и мама опустила голову.
Полкан так зарычал, что Глаша схватила его на руки и стала ладонями зажимать ему морду, а он изо всех сил вырывался.
Товарищ Сафронов вдруг отпустил меня, взял мою маму за плечи и усадил на диван. Он кивнул Глаше, изо всех сил державшей Полкана, и подтолкнул меня к двери.
Куда мы вошли, я разглядеть не успела. Когда мы открыли дверь, ветерок из окна, затянутого москитной сеткой, заколебал язычок пламени в стоявшей на столе большой лампе с зеленым козырьком. За письменным столом сидел военный и что-то писал, часто макая ручку в огромную чугунную чернильницу. Другой военный стоял к нам спиной, потом повернулся и даже сделал несколько шагов к нам навстречу. И тут я стала пятиться обратно к двери, невольно прячась за спину Сафронова. Я не военного испугалась, нет, я его совсем не знала, чего же было бояться! Но позади него на стульях сидели двое людей, уж слишком хорошо мне знакомых: Иван Петрович Булкин и Виктор Рябухин. Сидели и, как мне показалось, мирно беседовали. Чего же это Глашка врала, что их связали и заперли? Никто их не запер. Сидят себе разговаривают. Иван Петрович остановился на полуслове, поднял глаза и уставился на меня. Я-то хорошо увидела, как он вздрогнул. Но он тут же отвернулся, слегка переменил позу, положив ногу на ногу, и стал смотреть в другую сторону. А Виктор, увидев меня, вытаращил глаза и вдруг стал, как всегда, противно улыбаться.