Я сидела под сиренью и размышляла, почему Иван Петрович всем обещает приняться за дело, а сам только заставляет все делать Володину маму. И когда моя мама пришла с работы и, не заходя в комнату, на минутку присела подле меня на кирпичи, я прижалась к ней и спросила шепотом:
— Иван Петрович плохой?
Мама удивленно посмотрела на меня.
— Что за вопрос? Плохой! Что значит хороший или плохой?
Так мама мне своего мнения и не высказала, а угадать его я не могла.
Завтра утром мама должна была уехать. Она, наверное, по лицу догадалась, что мне очень стало грустно, когда я узнала об этом. И тогда она предложила взять меня с собой вечером на работу. Были вымыты мои ноги с побитыми о булыжники и кирпичи большими пальцами. Нате! Чешите мои лохматые волосы! Не пикну! Весь вечер с мамой! Уж одна дорога туда и обратно чего стоит? Кроме того, во время редких путешествий за пределы двора огромный незнакомый мир открывается передо мной.
Двор, даже наша Рядовская улица мне уже знакомы. И людей всех знаю, и собак, и кошек, и даже птиц. У одной гнездо под нашей крышей. У другой — на высоком орехе. А там, за углом, где начинается Артиллерийская, можно увидеть совсем незнакомую жизнь. Чужие разносчики тащат на коромыслах бидоны и кричат, как наш молочник Зоир: «Кислый, пресный молоко!» Проходим громадную площадь, похожую на незастроенный пустырь, и выходим на Романовскую. Под развесистым карагачем чайхана, и мальчик в рваном полосатом халате и в тюбетейке разносит чай сидящим на помосте мужчинам, тоже в халатах и в белых чалмах. Чайханщик выходит из закутка, огороженного циновками и чией, откуда идет прозрачный самоварный дымок, и здоровается с мамой: «Издрасти, апа!» Я с молчаливым любопытством оглядываю все, что встречается на пути, а мимо чайханы я долго иду задом наперед, разглядывая чалмы, пузатые чайники и цветастые пиалы. И вдруг как ошпаренная я отворачиваюсь, потому что мальчик в рваном халате, страшно выпячивая нижнюю челюсть и вытаращив глаза, показывает мне язык. Мама ничего не замечает, а я помалкиваю.
Мы идем молча, наслаждаясь предвечерней прохладой на политых улицах. Мама крепко держит меня за руку и, как я, радуется журчанию арыков и запаху цветов, доносящемуся из-за дувалов.
Вечер был долгий и не очень интересный. Я ждала маму в библиотеке, сидя на большом табурете с толстой тяжелой книгой на коленях. Книга называлась «История костюма», но на картинках были нарисованы люди, покрытые листьями, ветками или какими-то лоскутами. Не очень интересно. За полузакрытой дверью шло собрание, и неясный разговор доносился до меня. Чуть поодаль на столе горела маленькая керосиновая лампочка. И мысли мои опять вернулись к господу богу. Валька сказал, что я не так молилась. Неужели бог не поймет? Какой он странный, этот бог! Он обладает большой силой и, как мне говорили, правом всех судить. Слышала я также о его справедливости, о том, что он все видит и все знает.