— Значит, ты стала противной богомолкой? Значит, ты уже не собираешься стать коммунистом? — медленно говорит Вася.
— Собираюсь… — возразила я плаксиво, а сама тут же прикинула, кто рассказал ему о моем отчаянном разговоре с богом возле купальни. Наверное, Лунатик. Валька ведь не болтун.
— А, собираешься, как же! Кто молится и крестится? Где ты научилась? Это только разные темные люди молятся, которые за царей и богов.
— Нет. А наша бабушка, что ли, за царей?
— Не сравнивай! — все так же свирепо наступал на меня Вася. — Бабушка уже старая. У нее родители не были большевиками. Вот! И не выдумывай, ты же не можешь верить в бога! Святоша негодная!
— Я не за себя, за маму нашу молилась, — уже совсем жалобно стала оправдываться я. — Как ему не стыдно только — маму нашу в ад! Всех самых плохих он выручает, а папу наказал видишь как! И маму еще собирается. Я сама слышала, не знаешь, а говоришь. Эмилия Оттовна говорила Лунатиковой матери. Тоже придумал — маму в ад! Вот я и помолилась, чтобы он не выдумывал. Может, услышит!
По Васиному лицу я видела, что он начинает понимать, в чем дело. Лицо его стало совсем ясным, и он даже положил руку на мое плечо.
— Эх, ты! — сказал он. — Послушала кого! Оттовну! Она видишь какая! Она была классной дамой в гимназии и все время девчонок муштровала и запугивала. А попы специально про бога выдумали, чтобы бедные боялись и слушались богатых. Неужели ты поверила, что если бы был какой-нибудь добрый бог, он бы позволил нашего папу в тюрьме замучить? Или позволил Осипову дядю Сашу убить?
— Я и не думала, что он добрый, — упорствовала я.
— Ни доброго, ни злого! Надо самим знаешь какими упорными быть! Смелыми и ни на каких богов не надеяться! Поняла? И не бог всякие негодные дела делает, а враги. А ты будешь думать на бога, а настоящих врагов прозеваешь. Поняла?
— Поняла, — ответила я.
И правда: впервые за весь день стало совсем спокойно.
Но, наверное, я очень устала. Мне вдруг показалось, что огонек в лампе стал расти, расти, и от такого яркого света я перестала видеть и слышать. Голос Васи сначала был близко, а потом все дальше и дальше. И вдруг где-то рядом возник родной мамин голос:
— Иринка спит сидя.
— Я не сплю! — возразила я и мигнула.
Огонек в лампе стал прежним, но тут же опять стал расти, и я правда уснула.