Прошло лето.
— Мама, а дядя Саша нас забыл?
— Не знаю.
— Вася, а по-твоему?
— Отстань.
— А когда мы поедем?..
Наступила осень, а за ней такая холодная зима, которой, казалось, и конца не будет. Настал 1919 год.
Однажды вечером пришла домой мама с большим свертком в руках. В нем оказались валенки. Громадные, с меня ростом. Дело в том, что вот уже месяц я даже в детский сад не ходила: у меня не было никакой обуви. Но при чем тут эти валенки?
— Путь открыт, — сказала мама. — Через три дня едем.
Я уже знала, что значит: «Путь открыт».
— Прогнали! Дутова прогнали! — закричала я, прыгая по кровати.
— Правда, Дутова прогнали, путь открыт, через три дня едем. Эти валенки мне дали для тебя.
— Для меня?
— Для тебя. Только… — тут мама взглянула на Васю, — в Ташкенте что-то неблагополучно. Оказался предателем военком Осипов. Он поднял мятеж против Советской власти. Говорят, многих коммунистов убили.
Мы с Васей замерли. Мы испуганно смотрели на маму.
— Ну? Ну, мама же! — закричал Вася. — Что же ты молчишь?
— Мятеж был подавлен. Видишь, даже в Оренбурге опять Советская власть. И в Ташкенте, конечно, тоже.
— А он?
— Про Александра Яковлевича Першина я ничего не знаю, — грустно сказала мама. — Теперь, наверное, узнаем, когда приедем.
Когда стали примерять мне валенки, оказалось, что я никак не могу достать ногами «до дна». Разве если сунуть обе ноги в один? Но тогда он был бы мне по пояс и как бы я ходила?
Стали пробовать укоротить валенки ножницами — не режут.
— Ну хорошо, — сказал Вася, — предположим, можно отрубить топором или отпилить пилой. Только стоит ли валенки портить? Ведь мы Иринку и так донесем до поезда.
Я права голоса не имела и только поглядывала то на Васю, то на маму.
Через два дня за вещами приехала телега. Лошадью правил незнакомый красноармеец в шлеме с красной звездой. Он помог Васе уложить наш сундучок, постель и швейную машинку, и я осталась одна поджидать маму. Вася вернулся вместе с мамой. Меня завернули в одеяло, привязали к старым санкам, и по занесенной сугробами Москве отправились мы на Казанский вокзал. Так начался наш путь от Зоологического переулка в далекий Туркестанский край.
Мы ехали целый месяц. Вагон назывался теплушкой. В нем раньше возили лошадей, но и нам жилось тут неплохо. С каждой стороны было по две громадных полки, посередине стояла железная печка. На каждой полке умещалось по четыре человека. Но нам троим дали отдельную полку, и целый месяц она была нашим домом.
Самое главное, в вагоне ехали очень хорошие люди. Все они, как и мама, направлялись работать в Туркестанский край, говорили о нем с утра до ночи, спорили, что-то друг другу доказывали, иногда пели песни. Вася боялся спать: как бы не пропустить что-нибудь интересное. Я играла с Кнопсом или читала толстое «Задушевное слово». Кое-что и я понимала из разговоров, а иногда Вася пересказывал мне все шепотом. Сначала мне больше всех понравился Петр Семенович Чурин. Он был худой и черноватый, но чем-то все равно напоминал светлого плечистого дядю Сашу.