Через три минуты становится понятно, что и накушаться, по ходу, не судьба. Если за интерьер и стилизацию я бы выставил этому заведению высший бал с плюсом, то повар получает от меня твердый “кол”. Нельзя кормить людей дурно пахнущей густой как глина гороховой кашей, тремя видами киселя, размоченными в молоке сушеными ягодами, какой-то широколистной травой типа щавеля и комковатой простоквашей в глиняных кружках. Из мясного на столе лишь темные, вареные куски жесткой дичины, не жующейся и не соленой. Пожевав без всякого аппетита серую горбушку невкусного, пресного хлеба, сбрызнутого кислой сметаной, я вконец опечаливаюсь.
У ребят напротив трапеза затягивается. Ну с усачем понятно, такое брюхо набить – вспотеешь, но и молодежь туда же, лопают как в последний раз, аж жилы на лбах повздувались, веслами орудуют как заправские байдарочники. Миша с энтузиазмом разбирает пухлыми пальцами копченого карася, кости под стол сплевывает, кисельком овсяным не брезгует. В детстве на речную рыбу у меня была аллергия, так что карась отпадает сам собой. Взгляды присутствующих тяжелеют, когда я со скучающим видом отстраняюсь от стола и демонстративно скрещиваю на груди руки. Пытаюсь слизать виртуозную технику предотвращения попадания длинных усов в кисель.
Усатый в ответку впился в меня едким прищуром хитрых глаз как начинающий искусствовед в картину Ван Гога. Когда он жует, его щеки смешно потряхиваются в такт челюстям, словно два кожаных мешочка за ниточки дергают, а толстый, широкий нос с крупными грязными порами походит на кусок поролона когда его сжимают и разжимают в руке.
Под его пристальным взором мне неуютно, он, словно, ждет от меня каких-то действий или слов и крайне озодачен моим молчанием.
Наконец, экологически чистый обед подходит к своему логическому завершению – все тарелки, миски, жбанчики и кубки опустели, лица вкушавших розовеют, глаза соловеют. Насытились голуби. По всем признакам сейчас должна начаться вторая часть Марлезонского балета и меня станут склонять к подвигу.
Моим догадкам через минуту дает подтверждение глава собрания. Щекотряс смачно отрыгнул, отодвинул от себя пустую тарелку с болтающейся в ней мокрой ложкой. Оглядел сытым взором избавленный от яств стол. И только собрался исторгнуть из себя какие-то слова, как я непочтительно его прерываю:
- Вообще-то, – говорю, – неплохо бы для начала представиться. Меня Андрюхой зовут.
Рваный аж подпрыгнул и в бок меня локтем тычет.
- Этого я знаю, – на Бура киваю, – а остальных впервой вижу. Вот ты, уважаемый, кто такой? До степенных лет дотянул, а вежливости не научился? То, что вы все из леса не оправдание. Меня, например, мама учила с незнакомыми мужиками не разговаривать, не есть, не пить, за ручку не ходить. Кто ж знает, какие там у вас наклонности нехорошие имеются. А вы, мало того, что не знакомые, еще и рожи ваши мне очень не нравятся, прямо не знаю что и делать.