Вспоминая Парамонова, многие повторяли, на мой взгляд, совершенно бессмысленную фразу: «Не напиши он того письма – был бы человеком!» А я утверждаю обратное: и без письма он стал бы самым прославленным полковым чмырем.
Олег Парамонов по прозвищу Параша прибыл в часть вместе с ребятами нашего призыва – 17 декабря 1982 года (фамилия изменена). Это был крупный, рослый – за метр восемьдесят пять – упитанный блондин с узкими плечами и толстым задом. Несмотря на сверкавшие из-под белесых ресниц удивительные ярко-голубые глаза, красавцем его назвать было нельзя: большой с горбинкой нос, толстые, вывернутые и всегда влажные губы, выдвинутый вперед косо срезанный узкий подбородок.
Курс молодого бойца я проходил в термезском карантине, и мне неизвестна история службы Парамонова до того, как он попал в наш полк. Но, по словам ребят, которые вместе с ним были в «учебке» в Иолотани, к нему несколько раз приезжали родители, и вскоре после этого к Олегу крепко прилепилось определение «маменькин сынок». Это, впрочем, было понятно и так, без рассказов, по одной лишь лоснящейся физиономии.
В роте весь наш призыв попал под жесткий «присмотр» дедов и еще не убывших дембелей. Некоторые ребята поддались сразу, а некоторые все же держались. Парамонов тоже держался, и с достоинством. Помню, когда его спрашивали, откуда он родом, Олег спокойно отвечал: «Из Питера». Так, впрочем, отвечали многие ленинградцы, но дело в том, что не многим дедам такой ответ приходился по душе.
Но вот пролетели первые три недели, мы понемногу обжились, отлично встретили свой первый в Афганистане Новый год, и вдруг с Парамоновым стряслась беда. Он написал письмо…
Четвертого января рота в составе батальона вылетела на вертолетах в район Кишима для проведения реализации разведданных, по-русски – для налета на подозрительный горный кишлачок. Парамонов и еще четверо вновь прибывших в операции не участвовали, они вместе с несколькими старослужащими были оставлены для несения нарядов. Вернулись мы на следующий день, а еще через сутки – 8 января, – Олег вновь заступил в наряд по роте.
Когда он начал писать злополучное письмо, я не знаю, зато всем известно, когда закончил – в девять двадцать 9 января 1983 года под грибком передней линейки. Рота еще стояла на утреннем разводе, когда один из дедушек, оставшихся в палатке, старший сержант и замстаршины Андрей Дарьин, заметил, что «молодой» на посту что-то пишет. Андрей тихонько подозвал дежурного по роте, тоже старика, они пошептались и, интуитивно предвкушая веселенькое представление, начали операцию.