Москва и Волга (Авторов) - страница 11

Доложу я вам, что до революции жить в Москве было прекрасно: каждый день получал я полфунта печенки, легко удавалось и сливочки слизнуть, а уж цыплят, рябчиков и котлет сколько я переел — и не сочтешь… Ведь я был барским котом, а мои хозяева только и делали, что ели и пили целый день. Но когда началась эта самая перетасовка, — одних вверх других вниз, крик, шум, стрельба — мои нервы не выдержали и я удрал в погреб… Спустя некоторое время, когда я вышел оттуда, я не узнал ленивой и хлебосольной Москвы: во первых мои хозяева целый день куда то бегали, что то делали и я не знаю когда они готовили, а, во вторых печенку ели они сами, да ее и не было. А о сливочках, котлетах и помину не было. Чем дальше, тем хуже и корочкой не поживишься, — хлеб стали печь из свеклы, из соломы, чуть ли и не с глиной, как я понял из разговоров, да и мыши все перевелись — я подозреваю, не идут ли они на колбасы… Ну, совсем нет мочи — и холодно, и голодно, и опасно: то и гляди самого с‘едят. Решил я утопиться, — пошел на кухню к раковине — вода не идет. Побежал на улицу — под трамвай — трамваи не ходят. Ждал, ждал, — язык и хвост отморозил. Вдруг какая то женщина подымает меня и сажает под шубу, ну думаю, пропал, снесет на рынок и продаст в мясную — хоть мяса у меня только что в языке. Приходит, — выглядываю: «палата. № 10, 87 чел, детей из Поволжья». «Отцы родные! да меня здесь живьем с'едят, по полоску растащат». — подумал я. Ну, все равно погибать, пусть и я окажу свою помощь голодающим. Я закрыл глаза, чтоб не видеть собственных мучений. Протягиваются ко мне десятки детских рученок, гладят, теребят… «Кисанька, милый, ты озяб, есть хочешь? Иди сюда, покушай». Не верю своим ушам, потягиваю носом, пахнет мясом. Открываю глаза — не снится ли мне это? Нет, на столе миска с супом, с молочной кашей, куски мяса, и никто не спешит есть — занялись мною, угощают, ласкают. Неужели они не голодны?… Наелся я, улегся под теплой печкой, укрыли меня одеялом и оставили в покое. Бегают, играют, поют, в новых платьях, в ботинках. Чудеса. Разбудил меня замечательно аппетитный запах свежей булки. Мне к носу принесла девочка кусочек прекрасного белого хлеба, но испортила его, намочив в противное сладкое какао. Откуда она взяла? Гляжу — все дети уплетают свежие пышки.

Нет, не хочу под трамвай, останусь в Покровском приемнике, — здесь жить отлично, — и тепло и кормят хорошо…

Где же красота полей, где же дивная природа, к которой с детства я привык? Я все готов отдать, лишь бы видеть их перед собой. Здесь передо мной большие здания, передо мной стоит Москва. А где же лес, такой чудный, и где же милые поля? Скорей к ним хочу, но меня держат в Москве среди тесных, грязных зданий, среди толпы чужих людей. О милые поля! Скорей меня возьмите в свои об'ятья, ведь я сын ваш и к вам лечу.