И он посмотрел на Змеева. Но Змеев только усмехнулся и сказал:
– Эти стрелы – больше баб пугать.
– Пугать не пугать, – сказал Волынский, – а в прошлом году полгородка у Агая спалили.
– Так то было летом, в жару…
– А! – только и сказал Волынский и махнул рукой.
После надел шапку и нахмурился. Долго молчал. Потом сказал:
– И тут ещё царёво око! – И, повернувшись к Маркелу, сердито спросил: – Откуда это твоё дело вдруг открылось? Я на Лугуя не писал. Иван тоже. Ведь не писал же? – спросил он у Змеева.
– Ни Боже мой! – твёрдо ответил тот.
– А… – начал было Волынский и посмотрел на Маркела.
Маркел ответил:
– А как было делу не открыться? Не выдали ясак, вот и открылось. Тут и писать никому ничего не надо. Срок наступил, ясак не выдали, вот Щелкалов меня и отправил дознаться.
– Ну, – сказал Волынский, – про ясак и про Лугуя это ясно. – А вот откуда Золотую Бабу они сюда вдруг приплели?
– Люди болтают всякое, – уклончиво сказал Маркел.
– Ну так это люди! – сердито воскликнул Волынский. – А это дело! Это кто-то нарочно напутал. И, я думаю, это Агайка! Я слышал, он у вас в Москве немало воды намутил. Разве не так?
Так, да ещё дважды так, хотел в сердцах сказать Маркел, и он ещё набрехал, что мне от этой Бабы чёртовой живым не вырваться, что она смерть моя! Да я…
Но это Маркел так только подумал, а вслух сказал:
– Ну, может быть. Когда его к Щелкалову водили, мог набаять. Вот Щелкалов и объединил дела.
Волынский помолчал, подумал, а потом сказал, очень сердито:
– А вот это может быть! Даже скорей всего другого может!
И посмотрел на Змеева. Змеев поджал губы и сказал:
– А я тогда сразу говорил: не надо нам в это встревать! А теперь что! Надо девку отпускать.
– Какую ещё девку? – сразу не понял Маркел.
Волынский и Змеев молчали. Тогда Маркел уже уверенней спросил:
– Это что же, Агаеву дочку? Как так? Откуда она у вас вдруг оказалась?
На что Волынский не сдержался и сказал в сердцах:
– А очень просто! У них же разве чего разберёшь? Они же всегда между собой грызутся – остяки с вогулами, вогулы с остяками, вогулы с вогулами, остяки с остяками, и чуть что, сразу ко мне: боярин, рассуди! Вот так и тогда было: не поделили они рыбные угодья, одни вышли напротив Носатого камня колданить, и туда же и вторые. Ну и схватились, и Агай Кондинский взял верх. Побил Сохмата, остяцкого отыра-старосту, перебил его людей и спалил их лодки, поломал колданы. Сохмат сразу к Игичею! Игичей разгневался, пришёл, побил Агая и спалил Кон-городок. Агай побежал к Лугую, они же оба вогулы, двоюродные братья, как тут было Лугую за Агая не заступиться? Ну и они пошли на Игичея. И обдорские с ними пошли, и пелымские, и сосьвинские, то есть всё вогульство. А Игичей один! Вот и стали они Игичея трепать. Трепали очень сильно. Игичей послал ко мне гонца. А с Игичеем у нас, тебе надо было давно это знать, дружба особая. Он всегда везде за нас становится, а мы за него. И я и тогда за него сразу выступил. Ну и побили мы вогулов, а особенно Агая. От него же всё начиналось! И забили Агая в колодки, и отправили в Москву.