Машина оглушительно защебетала:
— Ви ди фи би ги ри фи ри ци!..
Канарейка сейчас же замолчала, внимательно выслушала перевод и кивнула головой.
Мартин переключил рычаги, и машина перевела всё, что канарейка нащебетала в правый микрофон. Означало это следующее:
— Уважаемая фрейлейн Мельштойбль! Вы пригласили меня на роль певицы, не так ли?
— Да-а, — прошептала Амалия Мельштойбль.
— За это я получаю два раза в день птичий корм и два раза воду; кроме этого, вы раз в неделю чистите мою клетку. Это верно?
Фрейлейн смущённо кивнула головой.
— Вы дали мне имя Марио Ланца, — продолжала канарейка. — Это имя обязывает. Следовательно, я стараюсь и вытаскиваю из своего горла наипрелестнейшие звуки. Это так?
Фрейлейн Мельштойбль молча кивнула.
— Теперь слушайте меня, моя дорогая, — продолжала канарейка. — Если верно всё, что я тут говорила, то справедливо ли обращаться со мной, как с грудным ребёнком? Считаете ли вы, что это правильно: обращаться ко мне — прек-рас-ней-шей певице! — на «ты» и без конца говорить мне «тю-тю-тю»?
Бледная фрейлейн затрясла головой. Она лишилась дара речи. Это канарейке понравилось. Она удовлетворённо кивнула головой и продолжала:
— Так как мы достигли полного согласия — в отношении обращения со мной, — я хочу в благодарность вам спеть одну песню, которую я как-то сочинила и положила на музыку специально для вас!
И канарейка Марио Ланца запела без дальних слов:
Храню я в горле нежный звук!
Возьму любую ноту!
Должны за это все вокруг
Ценить мою работу!
А иначе едва ли я
Открою клюв, Амалия!
Кормёжки стоит голос мой,
А имя стоит пенья!
За что я летом и зимой
Достойна уваженья!
А иначе едва ли я
Открою клюв, Амалия!
Профессор Розкам кашлянул и выключил машину. Птица замолчала; фрейлейн Мельштойбль тоже молчала; Мартин смущённо переступал с ноги на ногу.
К счастью, в этот щекотливый момент в дверь постучали, и в комнату вошёл художник Берингер. На руках он держал кошку Аглаю.
Художник сейчас же обратился к фрейлейн Мельштойбль:
— Ну, как машина — не опасна?
Вопрос привёл старушку в чувство, и она защебетала сладким голоском:
— Совершенно прелестная машина, господин Берингер! Безобидная, совершенно безобидная!
После этого она схватила клетку с канарейкой и выскользнула в коридор.
Можно было слышать, как она сказала, затворяя за собой дверь:
— Вы были крайне бестактны, Марио Ланца! Радуйтесь, что я не ябеда!
— С кем она там разговаривает? — спросил художник.
— С канарейкой, — ответил Мартин.
Молча взял он из рук художника кошку Аглаю и бережно положил её на столик перед Говорящей машиной. Кошка что-то мурлыкала себе под нос.