— Ну а ты,— смеясь, поинтересовался я,— со всем своим богатым опытом по части преступной жизни, что, интересно, увидела там ты?
— То, чего обычно не видит никто,— ответила она,— крошечные улочки — кулисы, созданные для того, чтобы скрываться. Правда…— Она заколебалась.— Правда, мне слишком часто мерещились там обманчивые тени…
— Ну и что?
— Теперь я больше не схожу на берег. Яхта все та же, сменилось только название. К чему мне выходить в город? Ведь яхту-то нельзя не заметить, ее видно лучше, чем меня, разве не так?
— Что и говорить, уж она-то сразу бросается в глаза,— подтвердил я.
Один из матросов включил радио. Какой-то дурной джаз.
— Ты не хочешь немножко сыру?
Я встал и пошел за ним. Она тоже встала.
— Мне больше не хочется говорить,— сказала она.
— Пора бы тебе,— напомнил я,— показать мне мою каюту.
Она перестала есть и посмотрела на меня. Я продолжал жевать.
— Ну, конечно,— мягко согласилась она,— сейчас я тебя провожу.
— Я еще не наелся,— возразил я,— пойду возьму какой-нибудь фрукт.
Она не стала есть фрукты. А пошла и принесла два стакана вина.
— Скажи-ка…
Она снова наклонилась. Берет упал. Было уже поздно. Пора ложиться спать. Волосы у нее совсем растрепались.
— Что?
— Ты ведь любишь море, правда? Я хочу сказать… тебе здесь не хуже, чем где-нибудь в другом месте?
— Я не знаю моря,— рассмеявшись помимо своей воли, ответил я.— Но думаю, что я обязательно его полюблю.
Она улыбнулась.
— Пошли,— сказала она,— я провожу тебя в твою каюту.
Мы спустились на нижнюю палубу. На ют выходили двери шести кают. В четырех из них сейчас жили матросы. Она вошла в шестую с левого борта. Каюта была свободна, и, судя по всему, довольно давно. Там стояла одна койка, это была каюта, соседняя с ее. Зеркало потускнело. Весь умывальник покрылся слоем мелкой угольной пыли. Койка не была застелена.
— Она пока довольно часто пустует,— пояснила она.
Прислонилась спиной к двери и добавила:
— Почти всегда.
Я подошел к иллюминатору. Он смотрел прямо в море, а не на нижнюю палубу, как мне показалось сначала. Потом направился к умывальнику и открыл кран. Он поддался не сразу. Сперва вода потекла ржавая, потом посветлела. Ополоснул лицо. Кожа все еще болела. Это я так обгорел, пока спал под платаном, поджидая отправления поезда с Жаклин. Она следила за каждым моим движением.
— Ты здорово обгорел,— заметила она.
— Это пока ждал поезда. Мне пришлось долго ждать.
— Позавчера за обедом ты жутко напился. Все время то вскакивал, то снова садился. Ты выглядел счастливым. Не припомню, чтобы мне хоть раз в жизни доводилось видеть человека, который бы выглядел таким счастливым.