— Вот видишь,— заметил я,— у меня как сердце чуяло.
Я рассмеялся. Она тоже смеялась, растянувшись на койке.
— А остальные,— поинтересовался я,— они что приносили с собой?
Она перестала смеяться.
— Лучше не надо,— возразила она.
Бывает, чего-то так сильно желаешь, что уже не хочешь, чтобы это желание исполнилось, а наоборот, хочется взять и насильно лишить себя такой большой радости. Конечно, уж ей-то были неведомы такие противоречия. У нее были свои, но совсем иного свойства. А я оказался здесь, на этой яхте, вовсе не для того, чтобы вмешиваться в ее дела или помогать ей справиться со своими проблемами.
И все-таки она вернулась к себе в каюту очень поздно, совсем глубокой ночью, наверное, много позже, чем следовало — во всяком случае, куда позже, чем того требовала роль, отведенная мне при ней на этой яхте.
*
Остаток ночи я спал из рук вон плохо. Проснулся где-то около десяти. И отправился в бар выпить кофе. Там сидели двое матросов. Мы поздоровались. Я уже видел их накануне, за ужином, они вели себя так, будто давно привыкли к моему присутствию. Допив кофе, я тут же вышел на палубу. Солнце было уже высоко. Какая-то невероятная радость исходила от этого золотого ветра. Когда я оказался на палубе, мне пришлось прислониться к двери бара, так поразила, так ослепила меня немыслимая синева моря.
Потом я прошелся по верхней палубе. Ее нигде не было, должно быть, еще спала. Добрался до носовой части яхты и встретил там того матроса, низкорослого брюнета, что улыбался мне накануне. Тот чинил канаты и пел.
— Отличная погода,— заметил я.
— Да у нас на Сицилии,— возразил он,— море вообще всегда такое, круглый год.
Я устроился подле него. А он, видно, только и ждал, как бы перекинуться с кем-нибудь словечком. Тут же рассказал, что нанялся сюда два месяца назад на Сицилии вместо одного матроса, оставшегося в Сиракузах. А прежде плавал юнгой на одном грузовом судне, возившем из Сиракуз в Марсель апельсины.
— Здесь на яхте,— заметил он,— все совсем по-другому. Так мало работы, что иногда приходится самому придумывать, чем бы себя занять.
Он показал глазами на канаты.
Корабль шел довольно близко к берегу, вдоль него тянулась равнина, довольно узкая полоска, за ней виднелись горы.
— Это что, Корсика? — поинтересовался я.
— Как бы не так, все еще Италия.
Он показал пальцем на какую-то точку на побережье: город, большой, с трубами, из которых струился дымок.
— Ливорно,— со смехом пояснил он.
— А как же Сет?
— Сет — это с другой стороны,— продолжая смеяться, пояснил он.— Но море здесь такое красивое, должно быть, ей захотелось продлить удовольствие.