Колыбельная для маленькой смерти
Одетт настаивала на том, чтобы они уехали из Анголы. Ее муж шипел в ответ всякие грубости: что они с сестрой могут ехать, что только колонисты должны уезжать, что они здесь никому не нужны, что эта эпоха закончилась и начинается новое время. И теперь, будет ли завтра солнце или пойдет ливень, озарится ли земля светом, разразится ли буря, – ничто здесь уже не обернется для португальцев ни их светлым будущим, ни ураганом возмездия.
Орланду все больше распалялся. Он мог часами перечислять жене совершенные в отношении африканцев преступления, допущенные просчеты, проявления несправедливости и хамства – до тех пор, пока она, не в силах больше это выносить, вся в слезах не закрывалась в гостевой спальне. Тем удивительнее было то, что произошло однажды вечером, за пару дней до объявления Независимости, когда он вернулся домой и заявил, что на следующей неделе они уже будут в Лиссабоне. Одетт широко раскрыла глаза:
– Почему?
Орланду тяжело опустился в кресло в гостиной. Содрал с себя галстук, расстегнул рубашку и потом сделал то, чего странным образом никогда до этого не делал, – снял туфли и вытянул ноги, положив их на низенький столик перед собой.
– Потому что мы можем. Теперь мы можем уехать.
Следующим вечером они отправились на очередную отвальную. Луду ждала их за чтением, потом за вязанием до двух часов ночи. Спать она легла очень обеспокоенной и спала плохо. Проснувшись в шесть утра, накинула халат, вышла из своей комнаты и окликнула сестру. Никто ей не ответил. Луду поняла, что случилось что-то страшное. Прежде чем приступить к поискам телефонной книжки, она подождала еще час. Потом позвонила Нунешам, супружеской паре, которые и организовали вечеринку прошлым вечером. Ответил кто-то из прислуги: хозяева всей семьей отбыли в аэропорт. Сеньор инженер с супругой были на вечере, да, но недолго. Он был в очень хорошем настроении, как никогда.
Луду поблагодарила, положила трубку и снова открыла записную книжку. В ней Одетт вычеркивала красными чернилами имена друзей, которые уехали из Луанды. Остались немногие. На звонок ответили трое, и никто не смог ей ничего сказать. Один, преподаватель математики в Лицее Салвадор Куррейя, пообещал позвонить знакомому полицейскому и связаться с ней, как только получит какую-либо информацию.
Прошло несколько часов. На улице начали стрелять. Сначала доносились отдельные выстрелы, потом – активный обмен очередями из нескольких автоматов. Зазвонил телефон. Мужчина, голос которого показался ей молодым, с лиссабонским акцентом вежливо спросил, может ли он поговорить с сестрой госпожи Одетт.