Танцоры тем временем скрылись за поворотом. Фрейзе выскочил на опустевшую дорогу, развел руки в стороны, показывая, что не вооружен и не замышляет ничего дурного, и сказал медленно и внятно, уставившись прямо в добрые телячьи глаза неведомого создания:
– Я не желаю тебе зла. Но не надо ходить за мной по пятам. Там, – он махнул рукой в сторону леса, откуда раздавались звуки плясовой, – люди, одержимые дьяволом. Не стоит тебе с ними связываться. Ступай своей дорогой. Уходи. И да хранит тебя Бог.
Поняло ли Существо, что сказал Фрейзе, или нет – неизвестно, оно просто скрылось в лесной чаще. Фрейзе пожалел, что был груб с ним, прогнал его, как бродячую собаку.
– Всего тебе наилучшего! – прокричал он вслед качнувшимся кустам. – Иди, куда хочешь. А мне надо за Изольдой. Я обязан спасти ее. Я поклялся служить ей, я ее верный рыцарь. И больше мне ни до кого и ни до чего нет дела.
* * *
– Брат Пьетро! – отчаянно завопил Лука. – На помощь!
Торопливые шаги монаха застучали по ступенькам, а Лука склонился над Ишрак.
– Помоги мне! Взгляни на нее! Что нам делать?
Брат Пьетро застыл на пороге, оглядывая комнату.
– Господи, помилуй, она мертва?
– Не знаю! – остервенело метался Лука. – Она холодна. Холодна, как лед. Но что с ней? Она не ранена. С чего вдруг ей взять и – умереть? Одной? Мгновенно?
Он рухнул на колени и нежно, как ребенка, прижал девушку к своей груди. Голова ее безвольно поникла, руки упали, стукнули об пол, но Ишрак не пошевелилась, не издала ни звука.
– Ишрак! – Лука потрепал ее по щеке. – Ишрак, просыпайся!
– Она дышит? – спросил брат Пьетро и перекрестился. – Бедняжка. Бедняжка.
Лука приник ухом к ее лицу, но дыхания не уловил.
– Нет! Что делать? Господи, помоги! Что же нам делать? Она холодна, как лед.
– Возможно, ей уже ничем не помочь, остается только молиться о ее душе. Конечно, она душа заблудшая, неверная. Бедняжка. Положи ее на постель.
– Она холодна, как лед.
– Брат, такова воля Всевышнего.
– Нет. Нет! Этого не может быть.
Они подняли легкую, как перышко, Ишрак и положили ее на спину на кровать. Холодная и неподвижная лежала она, как если бы смерть застала ее во сне, в день зимнего солнцестояния.
– А это что? – Лука заметил сережки. – Никогда прежде их не видел.
– Послушай, бьется ли у нее сердце.
Лука приложил ухо к ее груди. Сквозь шелковую тунику Ишрак сочился холод. Упругие холмики грудей не вздымались размеренно, юное сильное сердце не билось.
– Не слышу. Я ничего не слышу.
Брат Пьетро мягко притронулся к ее шее.
– Есть, – шепнул он. – Я чувствую. Чувствую пульс. Она жива. Пока что. Пульс слабый, дрожит, как у птички. Она между жизнью и смертью.