Завидев его, дрив раздвинул губы в зубастой улыбке и протянул Учаю берестяную чашу:
— Испробуй-ка, изорянин!
Сын Толмая отпил стоялый мед, утер губы и кивнул:
— Хорош!
— Хорош, да и покрепче есть. Ежели со мной пойдешь, то провожу наилучшего меда отведать!
Вождь ингри кивнул:
— Отчего ж не пойти! Для такого дела и пройтись не жалко.
— Ну, тогда, как темнеть начнет, встретимся у Встающей Воды. Я тебя и отведу.
— Куда поведешь-то? — не удержался от вопроса Учай.
Русобородый торговец вновь ухмыльнулся:
— А там, за озером и вон той горкой, есть славная тихая дубрава… Что-то ты с лица сбледнул. Никак боишься?
— Кто боится, тому лучше и не родиться, — дернул плечом сын Толмая.
— Только один приходи, — предостерег дрив.
* * *
Встающую Воду — святое место неподалеку от торжища — еще в детстве показывал Учайке отец. Да и каждый из мальцов, которых возили в Ладьву, непременно побывал подле этого бурливого озера. Темная водяная гладь обычно казалась спокойной. Но точно посередине время от времени вздымался к небу, пузырясь и плеская пеной, водяной столб — будто в омуте просыпался хозяин здешних пучин.
На торжище шептались, что водяник требует жертву — иначе река, что из того озера вытекает, обмелеет, а ребра перекатов выступят так, что на лодке-гусинке не пройти. А то и вовсе рыба помрет от неведомой хвори. Такое порой бывало, хоть и редко. Каждый в Ладьве знал: если от воды такая вонь поднимается, что хоть беги, значит скоро рыба брюхом вверх по течению пойдет. Разгневался водяник. А уж на что — сам угадай. Обычно дело обходилось малыми жертвами — парой серых гусынь да парой ярких селезней. И вскоре вода снова надолго унималась, лишь тихо побулькивала посреди спокойной глади.
Темнеть в эту пору начинало рано, и ждать Учаю пришлось недолго. Он слышал тихий шорох в кустах неподалеку, то там, то сям, — по всему видать, дривы старательно проверяли, не прихватил ли он с собой соглядатаев. Наконец, убедившись, что сын Толмая пришел один, давешний продавец стоялых медов вышел к берегу озера и кивнул:
— Идем, что ли?
Не заставляя себя упрашивать, Учай зашагал следом.
Идти пришлось не близко. Обогнули озеро и в темноте долго пробирались через шелестящий палой листвой лес, то и дело петляя. Другой бы спотыкался через шаг, но дривы явно знали тропу как свою ладонь. Когда обошли лесистую гору, далекие огоньки костров на торговых стоянках пропали из виду. Кричи — не докричишься… Учай про себя это отметил, но промолчал. Дривы, следовавшие за проводником в отдалении, только дивились. Изорянин вел себя так, точно вовсе не беспокоился о своей голове!