Перед отлетом Женька думал наведаться в балку, но место, где он проторчал почти двое суток и потерпел такое позорное фиаско, вызывало у него отвращение. Браконьер уже наверняка забрал своего киборга, а кабаны так надежно распуганы, что ставить капкан заново нет смысла.
В итоге Женька дотянул до упора, когда пора все бросать и мчаться на аэростанцию. Использовать служебный флайер для личных нужд не разрешалось, и хотя при необходимости лесник без особых угрызений совести летал на нем в ту же столицу, так откровенно палиться перед начальством не хотелось.
Курсы проходили в здании родного техникума на краю города, и съехавшихся на них слушателей поселили в до боли знакомом общежитии. Даже ремонт, кажется, с тех пор не делали. Женька бросил на кровать свой неразлучный рюкзак, подошел кокну и вздрогнул: оно выходило уже не на лес, а на новостройку. Столица разрасталась, природа отступала.
— Привет, коллега! — На соседнюю кровать грузно опустился незнакомый мужчина лет на десять старше Женьки. — Ты из какого района?
— Северное Омлошье.
— А его разве не упразднили? — удивился сосед.
В лесничестве давно ходили слухи, будто большую часть района собираются отдать под фермерские хозяйства, а меньшую — присоединить к соседнему, но пока, тьфу-тьфу-тьфу, приказа о тотальной расчистке не поступало, велись только плановые и санитарные вырубки.
— Нет, — коротко ответил Женька. — Надеюсь, и не упразднят.
Лекции, как Женька и ожидал, оказались неимоверно скучными и пустыми: про передовые технологии ухода за лесопосадками («А передовое оборудование для этого нам кто-нибудь даст?!»), про важность техники безопасности и правильного режима труда и отдыха (дружный хохот в аудитории), про новые инвазивные виды и методы их контроля (это было бы интересно, если бы Женька не следил за темой в инфранете, а так он и сам мог по ней лекции читать). Но в субботу предстояло сдавать зачет, так что приходилось вслушиваться и вдумываться.
Настоящая учеба начиналась вечером, когда лесники собирались у кого-нибудь в комнате, вспоминали студенческие деньки и делились реальным, живым опытом. В такой компании Женька чувствовал себя непривычно свободно и уютно, здесь его работу воспринимали всерьез, а не смотрели со снисходительной жалостью, как на малость сдвинутого: «А-а-а, лесник…» Не то чтобы это заставляло Женьку усомниться в выборе профессии, но такого же одержимого ею напарника ему все-таки очень не хватало.
Успешно сдав зачет (принцип тот же: пришел на него — уже молодец!), в воскресенье лесник удрал с торжественного фуршета, едва тот начал перерастать в пьянку. Родители Женьки переехали из поселка в столицу, когда он учился на втором курсе, и, в отличие от будущего лесника, прекрасно там прижились. В доме, как всегда, царила атмосфера жизнерадостной психушки: две сестры успели выйти замуж, и новое поколение ползало по полу вперемешку с кошками, собаками и даже мимикрирующей эдемской черепахой, на которую Женька чуть не наступил; братья и зятья смотрели футбольный матч, шумно болея за любимую команду; мама непрерывно что-то готовила; папа философски попыхивал трубкой на веранде. Все они Женьке бурно обрадовались, завалили расспросами и рассказами, сунули в одну руку свежий пирожок, а в другую — свежего племянника, требуя немедленно одобрить обоих. Женька тоже соскучился по родне, но пять часов спустя, по дороге на станцию, в его душе преобладало чувство глубокого облегчения: ура, все долги отданы и можно вернуться в свой тихий, уютный модуль!