И я еще больше попадала под его чары.
Но потом мужчина внезапно остановился, мое сердце дрогнуло от паники. Я боялась, что Шейн передумал и сейчас просто выйдет за дверь.
– Ты все еще уверена, крошка?
Что-то в его лице, великолепном сочетании загорелой кожи и пронзительного взгляда, заставило меня захотеть утешить его, успокоить, что все будет хорошо, потому что я позабочусь об этом.
Но не лицо Шейна и не его тело заставили меня захотеть отдаться ему. Дело в его раненой душе, той, которую он скрывал от публики. Той, которую он открыл мне на пляже.
Между нами была сильная связь, но теперь она была крепче, чем той ночью. Куда приведет нас этот путь, не имею понятия. Но в этот момент, и впервые за три года, я находилась там, где хотела быть. В объятиях Шейна.
Надежда порхала на крыльях, когда стало понятно, что Шейн колебался не из-за собственных сомнений. Шейн сдерживался, потому что беспокоился о моих.
И я провалилась немного дальше.
В моей голове был беспорядок, полный суматохи. Но ни единого сожаления.
– Да. Боже, да, – прохрипела я, выплескивая энергию, потрепав пальцами его волосы, притянув его лицо вниз к моему еще раз.
Его глаза устремились на мои, горящие и свирепые.
– Я не хотел тебя отпускать. Меня бы это убило, – он закрыл мой рот своим, и я почувствовала его улыбку.
Проскользнув под мою кожу, дразня и насмехаясь. Так вкусно.
Мгновения спустя стон вырвался из моего горла, когда Шейн оторвал губы от моих, стон, который превратился в шипение, когда он начал играл с моей грудью. Лизал, сосал, кусал, гладил... Бог ты мой, человек знал, как использовать свой язык. И он двигался на юг с определенной скоростью. Шейн потянулся к коленям приподнимая мои бедра и покусывая нежную кожу внутри них, посылая взрывы удовольствия повсюду. Мое тело было аркадной игрой с десятком мячей, стреляющих в разные стороны. Он не просто побеждал, он устанавливал планку так высоко, что единственный, у кого был бы шанс ее сломать, был бы только он.
Колокольчики, свистки, огни – Шейн определенно умел играть.
Я хотела просить, умолять, но забыла как говорить. Не тогда, когда его руки гладили мои ноги, разминали мои подъемы, а затем вернулись к той части меня, которая горела огнем. Не страшась жара, он просунул в меня палец. Я выгнулась, давясь собственным дыханием, пульс бился о барабанные перепонки. Я была нуждающейся, оголенным, дрожащим хаосом нервных окончаний и частей тела, каждой отдельной клеточкой жаждала того, что Шейн был готов дать. Я не сумасшедшая преследующая фанатка. Я хуже. Я была попрошайкой.