Жалкая неудачница. С чего она решила, что кто-то может полюбить ее просто так? Он просто переспал с ней, потому что с девушками здесь негусто, и даже не потрудился поговорить с ней после всего.
Ей отчаянно захотелось хоть кому-нибудь рассказать о том, что произошло. Пожалуй, никогда она не чувствовала свое одиночество так остро. Но графиня была занята, у нее дети, ей не до нее, не плакаться же Кириллу в самом деле?
Слезы застилали глаза, и Мона сама не заметила, как оказалась возле почты. Она остановилась около единственного горевшего во тьме окна и увидела, что Савельич уже собирается домой. Он закрыл книгу, которую читал, встал из-за стола, вышел из-за конторки и подошел к вешалке. Проделал тот же самый ритуал, что девушка наблюдала днем ранее. Снял с вешалки пальто, надел его, укутал шею шарфом, а на голову надел смешную вязаную шапку, затем он взял огромный черный зонт, стоящий на подставке, и направился к двери. Возле нее он снова открыл зонт, как и в тот раз, зонт перекрыл собой выход. Держа зонт перед собой, Савельич попытался выйти, но, естественно, ему это не удалось – диаметр зонта был шире дверного проема. Он попытался снова и снова.
Слезы высохли, и Мону начала бить крупная дрожь. Она сама не заметила, как выскочила из библиотеки без пуховика. А затем ей вдруг стало страшно. Что он делает? Он в своем уме? Девушка обхватила себя руками. Единственным способом убедиться в том, что этот мир не сошел с ума, было заглянуть к графине. Хотя бы через стекло посмотреть на чужое счастье, прикоснуться к нему. Она вдруг поняла мотыльков, что летят на пламя. Да, обожжет, но хотя бы на несколько секунд согреет. Иногда даже несколько мгновений человеческого тепла могут спасти жизнь. Она не будет заходить, просто посмотрит на счастливую семью и убедится в том, что в этом мире еще остались незыблемые ценности.
Мона побежала вдоль улицы. Она поскальзывалась, один раз даже упала лицом в ставший колючим и острым снег. Снова поднялась, не обратив внимания на то, что падая больно ушибла руку. Несколько сот метров вдоль по странной улице, залитой мертвым светом луны, показались ей бесконечными.
Дом графини, ставни плотно закрыты, сквозь них пробивается слабый свет. Девушка подошла совсем близко и попыталась хоть что-нибудь рассмотреть в маленькую щелочку, но увы, напрасно.
И тут она услышала крик. В этот раз ей совершенно точно не показалось. Кричала графиня. Со всей скопившейся внутри болью и яростью Мона обрушилась на ее дверь, готовая снести ее с петель, но дверь оказалась открыта. Она чуть не упала, ворвавшись в прихожую. Узкая лестница вела наверх, и оттуда снова донесся крик графини, полный боли: