Она потянулась за стаканом воды на столике у кровати.
— Что случилось? — спросил он, когда она поставила стакан на стол.
Амалия явно собиралась с мыслями.
— Мать устроила вечеринку в нашем доме в Провансе. Я два года умоляла ее не заставлять меня играть на публике. Я просила ее разрешить мне пойти в школу, завести друзей и начать нормальную жизнь, но она была непреклонна. По ее мнению, я была особенной. Я должна была стоять на сцене и удостаиваться аплодисментов. Я люблю свою мать, но иногда она ведет себя как ловкий манипулятор. Она не постеснялась использовать эмоциональный шантаж, чтобы заставить меня играть. По ее приказу в нижней части сада построили сцену Я помню, как я стояла на этой сцене, все на меня смотрели, а я застыла на месте. А потом…
— Что было потом?
Она округлила глаза, смотря на него:
— Я обмочилась. У всех на виду. Гости перестали разговаривать и уставились на меня в ужасе. Унижение было мучительным.
У Талоса сдавило горло. На ее долю выпали такие серьезные испытания, когда она была еще совсем ребенком. Амалия вздохнула, собираясь с силами, и заправила пряди волос за уши.
— Мать была подавлена. Она клялась, что я просто перенервничала. Через неделю, по ее настоянию, я должна была играть в Королевском Альберт-Холл в рамках празднования Рождества. Мой отец пытался ее урезонить, но она ему не уступила. Я была ее протеже, она меня создала. За несколько минут до выхода на сцену у меня началась паника. Мне стало плохо, и мне вызвали скорую помощь. Когда меня выписали из больницы, мой отец решил, что мне нужен покой. Мать отказывалась прислушаться к голосу разума, и он решил, что у него нет выбора, кроме как развестись с ней и забрать меня с собой.
Амалия протяжно выдохнула и горько рассмеялась.
— Он любил ее, но он знал, что, если я останусь с ней, она будет и дальше надо мной издеваться. С тех пор я наблюдала, как моя мать меняет любовников. Я знаю, если бы я была сильнее, они не развелись бы…
— Нет. — Талос прервал ее. — Ты не виновата. Ты была ребенком. Виновата твоя мать.
Она кивнула, испытывая облегчение от того, что он ее понимает.
— В Агоне у меня появилось время подумать. Хотя мой отец получил единоличную опеку надо мной, он никогда не запрещал мне видеться с матерью. Я по-прежнему провожу с ней праздники и уик-энды. Он не переставал любить ее, но чувствовал, что должен прежде всего думать о моем благополучии. Я видела, как они страдают друг без друга, и знала, что это моя вина. Мне казалось, я разрушила их жизни. Я наказывала себя, потому что подсознательно считала, что не заслужила иметь будущее, о котором я мечтала. Я создала себе хорошую, безопасную жизнь и думала, что этого достаточно.