Курорт - это, должно быть, была золотая мечта доброго молодца, который, возможно, и не был нигде, кроме своего городка, кроме какой-нибудь Тайги или Юрги.
Но именно в этот момент выяснилось, что он, Никита, как тот герой, которого мы в школе проходили, изрядно поиздержался и добраться до нефти и газа ему решительно не на что. Хорошую работенку сейчас не так-то легко найти... Может быть, здесь, в колхозе "Красный партизан"?.. Говорят, богатый колхоз... Он, Никита, еще там, в городе, когда провалился на экзаменах в сельскохозяйственный институт... У него всегда было влечение к сельскому хозяйству... Это под влиянием матери... Она, когда была жива, частенько говорила... Ты, мол, Никита...
Что именно говорила мать, когда была жива, Никита не успел сообщить. Иван Павлыч шагнул в горницу, за ним - Лизавета Макаровна. Через минуту он вернулся - один, без жены,- протянул пачку пятирублевок. Никита зажал пачку в левой руке, большим пальцем правой ловко прошелся по корешкам, извлекая из них приятную его слуху музыку, и только после этого отправил ее, куда следует. Лицо его не выразило ни удивления, ни особенной радости. Он, должно быть, принял все, как должное, как некую долю, которая причитается ему по праву.
Однако не скажу, чтобы этот жест Ивана Павлыча не произвел совсем уж никакого впечатления. Добрый молодец, он же Никита, правда, не рассыпался в благодарностях, но и не остался совсем-таки неблагодарным. Хоть в Тайге или Юрге, а получил кое-какое воспитание, ну если не воспитание, то хоть начатки воспитания... Прежде чем исчезнуть с горизонта, он пожал руку наконец вышедшей из горницы Лизавете Макаровне, отчего та зарделась вся, и прильнул щекой с бакенбардой к отцовскому плечу, вернее - к пиджаку из шерсти наполовину с лавсаном. В отличие от жены, Иван Павлыч не зарделся, скорее побледнел, и растерянно зашмыгал носом. А добрый молодец, он же Никита, тем временем взял свой тощий портфель (вместо чемодана он носил портфель, кожаный, с блестящими застежками) и вышел из дома. Соседи видели, как он прошел на автобусную остановку, подождал автобуса, сел в него - поближе к шоферу - и... исчез навсегда.
И носа больше в наши края не показывал. Лишь раза два или три присылал авиапочтой коротенькие письма, на которые Иван Павлыч и Лизавета Макаровна спешили ответить денежными переводами, потом и письма перестал присылать. Видно, совесть заела. А может, и разжился. Все-таки север. Нефть и газ.
IV
Добрый молодец, он же Никита, исчез навсегда, но его набег, как выразился однажды Кузьма Петрович, не прошел бесследно. С тех пор Иван Павлыч (наш, земной Иван Павлыч) жил, можно сказать, в постоянном страхе. Даже мой приезд и то наделал переполоху.