Я, кажется, уже говорил, что в институт не прошел по конкурсу - нынче почему-то все или проваливаются, или не проходят по конкурсу... Подумал, подумал и махнул в колхоз "Красный партизан". Я, конечно, мог бы остаться в родной деревне (там, кстати, тоже колхоз), но в родной деревне наверняка стали бы проявлять повышенный интерес к моему настоящему и будущему, а это не слишком приятно, и я переменил место жительства.
Приехал я в разгар уборки, работы было невпроворот, и меня взяли с распростертыми объятиями. Машину в руки - и давай, крути баранку, выколачивай деньгу.
Только Иван Павлыч, гляжу, ведет себя как-то не так. И подходит бочком, и стоит молчком.
Но расскажу обо всем по порядку.
Помню, заявился я утром, едва солнце показалось, и сразу в контору. Ни души! Я дождался старичка, несшего с озера рыбу, и спросил, где живет председатель.
Старичок, это был дед Макар, отец Лизаветы Макаровны и тетки Пелагеи, отступил на шаг, оглядел меня внимательным взглядом.
- А на что тебе председатель?
- Надо, дед, надо! - сказал я, не желая входить в излишние подробности.
- Ну, ясное дело, коли надо, так надо,- залепетал дед, поглаживая бороду, в которой поблескивали рыбьи чешуйки.- Бывает, и не надо, а спрашивают. Спросит и стоит, думает, зачем спросил. По надобности или так, по глупости. А если надо, так что ж... Бывает!
- Ты, дед, что-то заговариваешься!
- Боже упаси,- испугался дед.- Мне хотя и на десятый перевалило, и голова - видишь? - уже не белая, а серая, а чтоб это самое... Боже упаси! Мне ведь что? Мне ничего... Вот прямо пойдешь и налево, и там первый большой дом. Да кто же не знает, в каких домах живут наши товарищи руководители? Коли председатель или еще какая шишка, то и спрашивать нечего.Старик даже расчувствовался.
Я посмотрел на него как на какого-нибудь ненормального: "Ну, ну! Ты того!" - и пошел прямо, чтобы потом свернуть налево, где, по словам деда Макара, и должен стоять первый большой дом. Председательский дом.
Но не прошел я и десяти шагов, как старик окликнул меня:
- А ты кто же ему будешь? - и вскинул брови, то есть не сами брови, а то место, на котором когда-то, лет пятьдесят назад, росли брови.
- Как кто? Сын! - пошутил я, не зная еще, какие это будет иметь последствия.
- Вот оно что! - Старик, гляжу, и рот открыл от изумления.- А я, дурень, думаю, кто бы это в такую рань... Ну иди, иди, обрадуй отца-батюшку!
С этого все и началось.
Читатель уже знает, что было раннее утро, солнце только что показалось, но и сам Иван Павлыч, и его супруга Лизавета Макаровна были уже на ногах. Иван Павлыч сидел за столом и что-то прикидывал на счетах - убытки или прибытки, одно из двух. Лизавета Макаровна возилась у печки. Пламя било ей в лицо, поэтому щеки ее казались кирпично-красными.