- Угадал, батя,- сказал я и засмеялся.
В глазах Петра Свистуна, тонкого сердцеведа и психолога, этот смех означал смущение, вызванное неожиданным признанием. Потому-то он (не смех, а Петр Свистун) просверлил меня долгим взглядом и покачал головой.
- Что ж, в твоем возрасте... Только смотри, чтобы все было без этих самых...
- Без дураков?
- Вот именно! - подхватил Петр Свистун.
- На этот счет можешь быть спокоен,- заверил я самым искренним образом.
Потом батя попрощался и уехал. Он был доволен...
Зато Иван Павлыч... Ну, как будто его подменили!
Раньше он не скупился на всякие знаки внимания.
И домой приглашал, и дорогими папиросами угощал...
А после приезда бати как отрезал. Ему бы, Ивану-то Павлычу, радоваться (все-таки не сын), а он, чудак, обиделся.
- Ты что ж это, а? - припер как-то меня к стенке. Не в буквальном, а в переносном смысле, разумеется. - Приехал, не успел сопли утереть, и сразу к председателю!
Я пролепетал что-то в ответ, что-то вроде того, что я, мол, родился и вырос в другой деревне, хоть и соседней, а все-таки в другой, и здешних порядков не знаю.
Ивана Павлыча это не убедило. Он вышел из-за стола (дело было в конторе), гмыкнул:
- Не знаю, не знаю! - и кивнул на дверь.
Этот жест означал, что портить себе нервы Иван Павлыч больше не желает.
С тех пор у нас никаких отношений, кроме деловых, понятно. Иван Павлыч, правда, по-прежнему внимателен, но как-то враждебно внимателен, я бы сказал.
Встретит где-нибудь, остановит и обязательно скажет что-нибудь такое, над чем потом приходится ломать голову.
Однажды мы столкнулись с ним в узком проулке.
Иван Павлыч, видно, не ожидал этой встречи и шарахнулся, как лошадь, подмяв под себя забор.
- Ну как? - немного оправившись, спросил он.
- Ничего,- ответил я машинально.
- Ну-ну! - промычал Иван Павлыч и пошел своей дорогой.
А я еще долго стоял в том проулке и думал, что означают эти. "Ну как?" и "Ну-ну!". Одобрение? Разочарование? Предостережение? Ведь суть не только в слове, но и в голосе, в жесте, в выражении лица. Особенно в выражении лица... Здесь, на этой планете, я всегда следил за выражением лица того, с кем разговаривал, и это помогло мне избежать многих неприятностей. Или недоразумений, как хотите. Впрочем, эти понятия настолько связаны, что между ними смело можно ставить знак равенства.
Да что мой приезд - даже приезд Шишкина (это уже после меня) взволновал Ивана Павлыча до глубины души. Видно, и правда, грешков за ним водилось порядочно. Во всяком случае, он вел себя, как та ворона, что всякого куста боится.