Выходя из дому, я увидел на периле крыльца конверт, исписанный знакомым почерком. "Почтальонша оставила, не иначе..." И хотя это было не совсем хорошо, даже совсем не хорошо, я взял письмо и сунул в карман. Писал-то здешний Эдька Свистун, то есть как будто я сам, выходит, и стесняться нечего,- так, примерно, рассудил я.
Уже в лесу я вскрыл конверт и прочитал письмо.
Эдька сообщал о том, что температура воды и воздуха колеблется от двадцати двух до двадцати восьми градусов по Цельсию. Не по Реомюру, а именно по Цельсию, я это крепко запомнил. Кормят ничего, грех жаловаться. Девчат тоже хватает, ухаживай, если хочется. Но он, Эдька Свистун, не позволяет себе, потому что ужас как скучает... Между прочим, почему молчит Фрося? Уж не случилось ли что с нею? "Вот так номер!" - подумал я. В самом конце сообщалось, что отдыхать ему, Эдьке, осталось три дня. В воскресенье утром он будет уже дома.
Я глянул на штамп. Отправлено письмо было вчера. Эдька писал его в то время, когда я сидел за его столом и торопливо набрасывал вот эти записки. "Хорошо, что письмо не попало в руки тетке Соне",- подумал я. Впрочем, хорошо было не только это. Я узнал и о важной Эдькиной сердечной тайне, и о том, что ждать его надо в воскресенье утром.
В лесу стояла тишина. Сырой мох слегка подавался под ногами. С берез и сосен свисали дождевые капли.
Они здесь намного крупнее, чем у нас на Земле. Вообще, как я уже заметил, здесь все крупнее, все-все.
И люди в том числе. Но это бросается в глаза лишь в первую минуту. Потом привыкаешь и перестаешь замечать. Редко-редко вспомнишь, что на Земле тебя считали верзилой, этакой колокольней Ивана Великого, а здесь ты как все грешные.
Наша, земная Фрося, например, коротышка. По сравнению со мной, разумеется. А здешняя достигает мне до плеча. Когда мы выходили из столовой, мне пришло в голову, что рост и некоторая худощавость и придают ее фигуре ошеломляющую стройность. Эта стройность подчеркивается одеждами. Хотелось идти не рядом, а несколько позади или сбоку, шагах в пятишести, чтобы держать в поле зрения всю фигуру.
Корабль был на месте. Он стоял, как исполинская стрела, нацеленная в небо. В здешнее небо, разумеется... Побродив вокруг и убедившись, что за мною никто не подсматривает, я нажал на потайную кнопку, и из верхнего отсека выскочила легкая нейлоновая лестница. Подняться на высоту для меня было парой пустяков. Закрыв за собой люк, я уселся в кресле, расслабил члены и закрыл глаза.
Кажется, впервые за последние четверо или пятеро суток я опять стал самим собой. Этот корабль представлялся мне частичкой Земли, родной планеты, и я испытывал сыновние чувства от одного прикосновения к нему. Я погладил, поласкал кнопку с надписью "Старт", подмигнул этой кнопке, как живому существу, и принялся упаковывать свои записки. Процедура эта заняла немного времени. Я выдвинул контейнер, как выдвигают ящик письменного стола, и сложил бумаги листок к листку.