— Прости.
— Прости? — он замолчал, и я могла представить, как он недоуменно смотрит на телефон. — Эм, что происходит? Ты в порядке?
Слова просто вырвались из меня.
— Нет. Я не в порядке.
— Что ты имеешь в виду? Эм, что происходит?
— Я тут, Адам. С этими людьми, которых не знаю, и я не знаю, что мне делать.
Тишина затянулась.
— Эм, тебя что, похитили или воде того?
Я начала смеяться, потому что это звучало глупо, но в итоге звуки, которые я издавала, были больше похожи на рыдания. Я плакала так долго, что рыдания душили меня. Я никогда не плакала, в любом случае, не так сильно и не перед Адамом.
— Эм, скажи мне, где ты. Я вызову полицию. — Торопливо проговорил он. — Просто скажи мне, где ты.
— Ты не можешь вызвать полицию. Ты не понимаешь, Адам, — сказала я, проведя руками по лицу. — Ты ничего не знал. Я тебе не говорила.
— Не знал чего? В этом нет никакого смысла. Ты в опасности?
— Я не знаю. Да. Нет. Возможно. Но ты не можешь звонить в полицию, Адам. Ты должен мне пообещать.
И снова была долгая тишина.
— Ладно. Я не стану звонить в полицию. Где ты?
— Хм, в каком-то месте, которое называется Темный Лес.
— Повтори-ка?
Я слабо рассмеялась.
— Это город такой, называется Петербург. Я в Западной Вирджинии, Адам, в Западной, мать ее, Вирджинии.
— Что? — закричал он.
— Ты помнишь то место, где снимали фильм про уродов, живущих в холмах? Помнишь, они еще людей ели или что-то типа того? Ты еще говорил, что один из них, с мерзкими пальцами, напоминает тебе нашего физрука? — Я сделала глубокий вдох. Он застрял в моем горле.
— Эм? Ты еще здесь?
— Ага.
— Что происходит, Эм? Я был у тебя дома. Там ничего нет. Совершенно пусто.
В этом доме было все. Бумаги для доступа к счетам. Фотографии папы, всех нас вместе, до аварии, все было там.
— Ничего нет? — прошептала я.
— Словно никто там не жил. Никогда. — Сказал он. — Это самое странное из увиденного.
Кромвел не шутил, когда говорил, что обо всем позаботились. Даже если я смогу найти путь назад, возвращаться было не к чему. Нет возможности платить за еду, ренту, делать хоть что-то. Как теперь я могла заботиться об Оливии и маме? Я почувствовала слабость в ногах. Я осела на пол на балконе и прижалась лбом к коленям.
Я была в ловушке.
— Эм? Ты еще здесь?
— Дело в маме, — сказала я, наконец, выбирая единственную ложь, к которой всегда прибегала. — Ей стало хуже. Я с друзьями семьи. — Он не ответил. Тишина растянулась так надолго, что я подумала, что он повесил трубку.
— Адам, ты здесь?
— Ага. — Он прочистил горло. — Как долго ты там будешь?
— Я не знаю. Наверное, какое-то время.