Он вздрогнул и отпустил мою руку.
— Это неправда. Я рядом с тобой.
Я снова попятилась, качая головой.
— Я не знаю тебя, для меня это не имеет значения.
* * *
— Эмми? Ты спишь?
Я открыла глаза и уставилась на сводчатый потолок.
— Нет.
Оливия замолчала. Пару секунд спустя я почувствовала, как она забралась на кровать. Она полезла наверх, и села так, чтобы ее лицо было прямо над моим. Я закрыла глаза, затем открыла их, а Оливия все еще была передо мной.
— Почему ты не поужинала?
— Я не голодна.
Оливия потянулась и запустила руку в мои волосы. Я напряглась, но она постаралась не оставить меня лысой на сей раз.
— Мисс Лиз сказала, что у тебя был плохой день.
Это было преуменьшение века.
Тихонько напевая, она распутывала пряди моих волос. Я лежала абсолютно неподвижно, чтобы ее маленькие ручки не дотрагивались до моей кожи.
— Ты злишься на меня?
— Я не злюсь на тебя.
— Ты грустишь? — она пропускала тонкую прядь между пальцев.
Я не понимала, как она перескочила от разговора о моей злости до грусти. И от попытки понять Оливию, моя голова разболелась.
— Я просто устала.
Она вытянула пару моих локонов и раскидала их на моем лице. Пальцы Оливии пахли пластилином. Мне нравился этот запах. Внезапный поток слез стал для меня неожиданностью. Я крепко зажмурила глаза.
Она отпустила мои волосы и хихикнула, когда локоны вернулись на место.
— Эмми?
— Да? — даже с закрытыми глазами, я чувствовала ее лицо напротив моего.
— Я очень тебя люблю.
Что-то не так было с моими веками. Они не останавливали слезы. Я вытянула руки между нами и положила их на свое лицо. Я закусила губу, чтобы сдержать внутри рвущиеся из меня звуки.
Оливия потянула меня за рукав.
— Эмми?
— Я тоже тебя люблю, — глухо отвечаю я.
В конечном счете, она сдалась. Кровать прогнулась под ее весом, когда Оливия сползла пониже и обняла меня за талию. Я не смела, шевельнуться до тех пор, пока она спокойно не захрапела. Я опустила руки себе на грудь.
Я пыталась понять, когда я стала такой плаксой. Я плакала после аварии, смерти папы и своей собственной, но мне казалось, что я уже поняла, что слезы — это бесполезная трата времени. Но потеря Адама была не менее болезненной, она открыла старые раны и нанесла новые. В скором времени меня свалила усталость.
Веки отяжелели, и когда я вновь открыла глаза, Оливии уже не было.
Рыдания всегда оставляли в моей голове ощущение, что в черепную коробку забрались барабанщики. Я вылезла из-под одеяла и спустила ноги с кровати.
Мягкий свет от прикроватной лампы разгонял темноту. Я прошла в ванную и смысла с лица следы пролитых слез. Затем я сняла толстовку и бросила ее обратно в спальню. Я старалась не смотреть на себя в зеркало. Со всеми этими нервными срывами, я наверняка сорвусь еще сильнее, если увижу свои шрамы.