Не знаю сколько я так просидела, наверно совсем чуть-чуть, может несколько минут, а может и того меньше. Вначале у меня застучали зубы, потом затряслись руки, ноги, и тяжело содрогнулось тело. Уж так было холодно… очень, очень холодно… И хотя я совсем не желала жить и подниматься, но как говорится: «Хочется, да не можется», а потому я вскочила поспешно на ноги. Подпрыгнула вверх пару раз надеясь таким образом согреться, но не получив ожидаемого, стала торопливо снимать с себя футболку. Затем, когда она оказалась в моих руках, я оглядела посиневшее, трясущееся тело, из кожи которого не прекращала исторгаться вода покрывающая тело и превращающаяся в голубоватые, стеклянные градинки. И тотчас непослушными, плохо гнущимися с синеватыми подушечками пальцами начала отрывать рукава от футболки… сначала правый, после левый… А оторвав их, засунула в рот и продолжая подсигивать на месте, едва касаясь ледяной поверхности пола жесткими, деревянными стопами, резво натянула на себя мокрую футболку, вытащила изо рта один рукав и принялась осторожно разрывать его на части так, чтобы сделать из него, что-то наподобие длинной ленты, коей я бы смогла обмотать руки и остановить кровотечение.
Сколько я так провозилась с одним рукавом, потом с другим не знаю… Потому, как рукава, словно назло, поначалу совсем не хотелись рваться, а когда все-таки обильно смоченные кровью и водой уступили моему трясущемуся натиску, всяк раз норовили порваться не так как мне хотелось, то слишком узко, то слишком широко. Однако все же я смогла превратить рукава в ленту, а после принялась перебинтовывать свои руки, при этом не прекращая переминаться с ноги на ногу, стучать зубами, стонать и охать!.. Уж так было холодно…
Теперь уже и руки приобрели синеватый оттенок, а кожа на них была усыпана пупырышками, больше похожими на волдыри после ожога, от постоянно стучавших друг об дружку зубов заболела нижняя челюсть и ее стало как-то странно клонить на бок, точно выворачивать.
Околела…околела…околела я… Нет! непременно надо отсюда выбираться, уж раз не удалось умереть, то обязательно стоит вырваться из этой морозильной камеры, выйти в коридор, прояснить для себя все… а затем уже решать, что дальше делать.
«Что делать?… — злобно усмехнувшись заметила я. — Стоит умереть вот, что надо делать… Только не в этой холодной комнате… Не здесь… А там и потом».
На миг я прекратила думать и говорить, и, схватив зубами один конец ленты, крепко на крепко завязала узел на левой руке, а после принялась перевязывать правую руку также как и в случае с левой помогая себе зубами… Все еще тихо постанывая, морща свой лоб и оледеневшие губы от боли и холода, мысленно обращаясь неизвестно к кому… может к творцу, а может к тому, кто меня сюда бросил, я спросила: «А вообще-то жива я или нет?» Потому как не могла членораздельно и утвердительно сама ответить на этот вопрос.