— Бывало, в части только и слышишь Янис да Янис, — вспоминал Михайлов. — На всех стрельбах выходил первым.
— А… — недовольно морщился Янис — То мишени. Бумага, фанера. Вот теперь нужно пострелять. Тогда и говорить будем.
Его белесые, еле заметные брови опускались над синеватыми глазами, и он отворачивался. Янис не любил похвал.
— Почему же не вспомнить хорошее? — сказал однажды Шерали. — В учебе вы отличались, значит, и в бою отличитесь.
— Тогда говорить будем, — упрямо повторил Янис. Но все знали, что он и «тогда» говорить не будет.
Первое пополнение «Маленького гарнизона», которое привел Тимофей, на редкость оказалось удачным и нужным для отряда.
Гизатуллин словно родился разведчиком. Ходил он бесшумно, легко.
— По-кошачьи, — точно определил Михайлов.
На это сравнение Гизатуллин не обиделся. Он только прищурил глаза и расправил складки гимнастерки под ремнем. Это движение еще больше подчеркнуло его ловкую, стройную фигуру.
— По своему усмотрению подберите людей, — приказал Гизатуллину командир отряда, — и занимайтесь, готовьтесь.
Гизатуллин мог заниматься со своей группой круглые сутки. Он словно испытывал каждого человека: годится ли для сложного задания? На рассвете сержант уводил группу в глубь леса.
— Не ходить надо разведчикам, а летать, — по-своему объяснял он, — земли чуть-чуть касаться, да и то только там, где можно…
А можно было в том случае, если не шуршали под рогами опавшие листья, не раздавался сухой треск хвороста… Попытайся-ка воспользоваться таким «разрешением» в лесу!
— Не задевайте веток, — твердил Гизатуллин.
Но ветки сплетались между собой. Пройди через эту стену!
Один из партизан в конце концов откровенно признался:
— Не смогу, товарищ младший сержант. Грузноват немного я, — он улыбнулся, — для полетов.
— Нет… Нет, — Гизатуллин отрицательно покачал головой. — Твой кулак очень нужен в разведке. Надо учиться ползать, ходить. Ты обязательно все сумеешь, Михайлов наш тоже грузноват, а научился.
Красноармеец Михайлов был среднего роста. Но никакая одежда не могла скрыть его широченных плеч.
В армии он начал заниматься боксом и в полку скоро стал чемпионом. Как многие сильные люди, Михайлов был добродушен, спокоен. Если он начинал о чем-нибудь вспоминать, то непременно каждая история была связана с именами его товарищей по спорту, по службе. О себе он говорил очень редко, смущаясь, по-мальчишески покашливая.
В противоположность ему Коркия был горяч, вечно чем-то возбужден. Он не мог равнодушно ни говорить, ни слушать. Сразу же метнутся густые широкие брови (кто-то в шутку посоветовал поделиться ими с Янисом) над глазами, в которых вечно сверкают огоньки.