егодня практически умерла традиция читать Псалтирь над усопшими. Почему — не ведаю. Во всяком случае в Москве — точно. А ведь были времена, были…
Училась я на втором курсе, по выходным и в праздники, как водится, в храме, на службе. Тут тебе и профессиональный рост, и копеечка. Да что уж гам, не копеечка, а очень даже достойная зарплата была. Плюс отпевания-венчания, одним словом, не жизнь, а малина. И вот посреди этого малинника самым ярким и деньгоприносящим плодом были пусть редкие, но очень прибыльные приглашения на чтение Псалтири над усопшими.
Читала я по-церковнославянски лихо, спасибо тёте Люсе, легендарной барнаульской псаломщице, терпеливо обучающей нас, вечно ржущих остолопов из воскресной школы. Красиво я тогда читала, по-монастырски, бесстрастно-молитвенно. Про это узнала тётечка со свечного ящика, где требы принимают, и начала мне подбрасывать «калымы».
И тут, ловит она меня за рукав после всенощной и сообщает, что есть прям срочный-срочный вызов на чтение Псалтири. А у меня кино, свидание и вообще весна и мне 20 лет, ну какие покойнички, Марь Иванна? Но когда на ушко мне шепнули размер гонорара, я про всю любовь забыла сразу же.
Выезжать нужно было через пару часов. Но непременным условием, которое выдвинули родственники, было то, чтобы Псалтирь читала «монашенка». Тут я озадачилась. Марь Иванна без слов поняла мой рвавшийся из груди вопрос, где, мол, я, а где монашенки. Но не тот человек была Марь Иванна, не зря она возглавляла бухгалтерию в облиспокоме лет двадцать, чтобы что-то могло её озадачить.
«Чёрная юбка, чёрная кофта и платок. За послушницу сойдёшь, они не поймут. Где я им монашенку сейчас найду, если единственной нашей монахине матери Иефалии уже 94 и читать она может только с лупой от телевизора КВН?» И опять мне по голове как даст суммой вознаграждения. Да что ж у меня чёрной юбки не найдётся? Порысила я до дома, нарядилась в вороные одежды, платок бабушкин чёрный шерстяной по-старообрядчески подвязала. В зеркало глянула, ну ни дать ни взять — монашенка. Аж самой страшно стало. Зато в образе. Как заказывали.
Стою у подъезда в этом наряде, соседи даже не здороваются, не узнают. И тут подъезжает автомобиль. По всему видно, что бандитский. Чёрный, блестящий и огромный, как океанский лайнер. Взгромоздилась я в него, в юбке путаясь, едем. За город. Долго и молча. Кто ж из приличных людей в то время мог осмелиться с настоящей монашкой говорить?
Прибыли в какой-то посёлочек небольшой, домик обычный, палисадничек с сиренью, мурки полосатые по двору бродят. Тишина и покой. Вечерело.