Потом я видел, как он в курилке обо мне рассказывал, жестикулировал, голосу подражал, и все слушали, щурились от дыма, пепел стряхивали. Потом он так разошелся, что и мне это рассказал, когда мы с ним на щепках сидели, спиной к лодке прислонившись, и сахарный песок из пакета сыпали в чашки с розовой ряженкой.
- Представляешь... - Он перестал сыпать. - Утро, туман, солнце, и вдруг появляется оттуда, где никого быть не может, фигура, молча, плавно по воде скользит, гладкой-гладкой, которой никто еще в этот день не трогал... А когда ты посередине спать улегся и похрапывал - тут уж никто глаз не мог отвести. А потом ты ворочаться стал, тянуться, ну, тут вообще все сбежались: ты повернешься, плот накренится, и все шестьдесят человек - ах! Но не зря полежал, лицо горячее, такой у тебя сейчас предзагар...
Он покрутил свою чашку и выпил ряженку. Наши вытянутые ноги доставали до воды. Хрустнув, мы встали. Глухая площадь, окруженная деревянными домами с непривычной пропорцией стен и окон, небо не в той раме, что я привык.
В одном из домов зазвонил телефон, и кто-то позвал меня. Никого там уже не было, и трубка лежала, растянув закрученный пружиной шнур, и отражалась в столе, и говорила голосом Сани, моего помощника.
- Алло, - закричал я, - алло!
- Алло, - сказал Санин голос совсем рядом. Мы помолчали, подышали.
- Ну, как делишки?
- Да пока неясно. Не совсем пока проходит наша штука.
- Да ведь все верно.
- Но, понимаешь, пока все так запутано. Люди-то все разные, каждый по-своему...
- Значит, считай, не прошло, - сказал он.
- Ну, если все так останется, как есть. Если приемщики приедут такие, из белого мрамора, и все одинаковые.
- То есть, думаешь, пройдет?
- Ну...
Я вышел, присел на скамейку. Только тут я почувствовал бессонную ночь. Голова разболелась. Зевота...
Потом отвлечешься работой, и когда снова поднимешь глаза - снова их нет, исчезли.
Ветра все не было, и вдруг подул - еле успеваешь прихлопнуть вздувшиеся вдруг на столе листочки.
ПАРАДИЗ
Я дошел до кустов, обернулся и увидел сразу весь остров - ровный, широкий, провисающий к середине. Длинные ограды для коров из двух жердей одна у земли, другая повыше - редкими изогнутыми линиями пересекали широкий луг.
Я уже знал, что весь ярко-зеленый, изумрудный покров острова - мягкое, чавкающее болото, по которому может пройти лишь корова на ее раздваивающихся, пружинистых, грязных копытах. Вся середина острова была пустой, и только на высоких берегах рос лес, и где-то за ним, в том конце, сейчас был мой дом. Я хотел было вернуться назад по берегу, вокруг, но сразу же оказался в дебрях, гнилых зарослях, перепутанных кустах с серой свисшей бахромой, с осыпающейся трухой, вызывающей зуд на коже.