То есть оружие своё. И оба были тем горды.
И двинулся отряд на северо-запад, до реки Эрзе, и по берегу той реки пошёл на запад до самого Фёренбурга.
– Дрыхнешь, господин то уже уехал,– трепала Агнес сонную Брунхильду,– вставай, где твой пекарь?
– Да отстань ты, чего ты? Время есть ещё, не в след поедем, завтра поедем, чего сейчас то полошиться? – Зевала и потягивалась красавица.
Агнес спрыгнула с кровати, полезла под неё и вытянула оттуда ларец. Раскрыла его, достала из бархата прекрасный стеклянный шар.
Брунхильда склонилась с кровати поглядеть, что там она вытворяет:
– О-о, да ты опять за своё, помешанная, ты от этого шара издохнешь или ослепнешь.
– Остынь дура,– огрызнулась Агнес, – не от праздности я гляжу в него, хочу узнать судьбу господина.
Агнес стала раздеваться.
– Оно конечно, – скептически скривилась красавица, падая в подушки.
Нужно было вставать, одеваться, а так не хотелось. Хотелось валяться в кровати, авось и еду сюда могли холопки трактирные принести. Брунхильда уже успела привыкнуть к такой жизни, а ещё три месяца назад, её утро начиналось с дойки коров на рассвете. Теперь ни за что она не вернулась бы в деревню, там разве жизнь. Мука. А тут стоит позвать и тебе еду в кровать принесут. А потом пойти в купальни, по лавкам пройтись, деньги то есть. А вечером и пекаря принять, да не как бродягу у забора, да на конюшне, а по-человечески, в кровати. Так бы и валялась в кровати, да нужно было вставать по нужде. А Агнес, сидела на краю кровати да пялилась в свой шар, улыбалась полоумная. Вот когда пекарь придёт, куда бы её деть на ночь, думала красавица, ведь господин оставил им всего одну комнату оплаченную. Как им миловаться, когда эта блажная будет рядом на кровати сидеть да смотреть. Пекарь ещё засмущается.
А пекарь Удо Бродерханс первый раз в жизни собирался покинуть славный город Ланн. Внуку пекаря и сыну выборного Главы Цеха пекарей, города Ланна выпала возможность выехать из города и не по купеческим делам, а по зову сердца, по делам почти рыцарским. Ибо Брунхильда, бывшая крестьянка, дочь содержателя деревенской корчмы, и бывшая кабацкая девка, а ныне прекрасная дама пообещала, что будет давать всю ему всю дорогу, и любить его всем сердцем, пока он не проводит её до её господина, что поехал в чумной город Фёренбург.
Для семнадцатилетнего сына и внука пекаря романтичнее и быть ничего не могло, он готов был ехать хоть в лапы еретиков, лишь бы пару раз в день иметь возможность, залезть под юбки к его возлюбленной, которая к тому же, вроде как принадлежала суровому рыцарю. Даже это льстило юнцу. Делить одну женщину с таким серьёзным воином, может даже и честь. Тем более, что воин вроде и не против. Кажется. В общем, все эти чувства: любовь, гордость и бесконечное вожделение семнадцатилетнего юноши кружили ему голову и будоражили кровь. И к походу он готовился серьёзно, даже денег занял, два талера в банке. Так как прекрасная Брунхильда, сказала, соврала, скорее всего, что у них с Агнес денег нет. Удо Бродерханс первый раз в жизни занимал деньги, и был приятно удивлён, что деньги ему дали сразу, и только под имя, даже цепь в залог не просили. И обращались с ним как с господином, и звали на «вы».