– Брат Маврикий, – спросил он участливо. – Что же ты в угол забился?
Маврикий, тревожно оглядываясь, ответил вставая с колен:
– Боязно как-то, отец Прокопий. Получается, сейчас боярин прямо за стеной отходит? Я, отче, покойников недолюбливаю. Чей-то пугают они меня… с детства не боялся, а сейчас боюсь!
Маврикий поспешно перекрестился и скосил глаза в сторону стены, у которой лежал отец Феона.
– Ну что тебе сказать? Случай, конечно, странный, однако бывали и более удивительные истории, – проронил старец, оглаживая длинную седую бороду. – Если бы я рассказал про князя Дмитрия Красного, ты бы, наверное, два дня спать не мог. А потом рановато ты заупокойную запел, стольник царский жив!
Прокопий ободряюще улыбнулся юноше и рукой предложил ему сесть с ним на кровать, чем Маврикий не преминул воспользоваться, присев на самый край лавки, служившей Прокопию постелью.
– А чего там с Димитрием этим, Красным, было? – живо поинтересовался он у старика.
Однако отец Феона, отчетливо слышавший в это время два женских голоса за стеной, не стал слушать историю Прокопия. Он быстро поднялся. Натянул на ноги сапоги и, запахнув черную однорядку, поспешно вышел из кельи.
Прихватив нещадно коптящий масляный светильник, отец Феона вышел в темный узкий коридор братского корпуса. Закрыв за собой клацающую железом дверь, он осмотрелся и прислушался. Кругом была темнота и тишина. В нос ударил острый запах плесени, который днем почему-то здесь не чувствовался. Подсвечивая себе светильником, рисующим на стене до жути причудливые тени, он прошел аптеку и богадельню, после чего свернул за угол. Пройдя небольшой вестибюль, перекрытый сомкнутыми в виде «скуфьи» сводами, он поднялся по узкой каменной лестнице на три ступени и оказался на втором этаже гостевых палат, где нос к носу столкнулся с Авдотьей Морозовой и ее кормилицей. От неожиданности обе женщины подпрыгнули на месте и завизжали, заткнув рты ладонями, как всякие испуганные люди, застигнутые врасплох, но не желающие поднимать лишнего шума. У Авдотьи из рук выпал кулек с грязным, неприятно пахнущим тряпьем, а Меланья едва не опрокинула деревянную бадью, закрытую холщовым покровом, которую несла с видимым усилием. Впрочем, на удивление обе женщины быстро оправились от первого испуга и, зардевшись краской смущения, низко поклонились монаху.
– Доброго здоровья, честной отец! – произнесла Меланья, схватив руку отца Феоны, и силой приложила ее к своим губам. Феона почувствовал, что руки кормилицы были неприятно влажными и липкими. Он мягко, но решительно освободился из цепкого захвата Меланьи и непроизвольно понюхал свою ладонь. В нос ударил тошнотворный запах, от которого в первый момент перехватило дух. Феона с удивлением посмотрел на женщин, переводя взгляд с одной на другую.