– Ответь, боярин, не управляет ли тобой простая жажда мести? Вернулся патриарх из польского плена, и вот ты уже не первый сановник, а может, даже уже и не второй…
Салтыков сглотнул комок в горле и сухо проронил:
– Не прав ты, Владыко. Я сам сажал Мишку на трон. Я знаю, что говорю. Условия соглашения нарушены не нами. Романовы – тираны, коих еще не было на Святой Руси. Если дать им пустить корни, то земля наша содрогнется и будут беды великие.
– Воистину, – произнес архиепископ отрешенно. – Войны зависят от славы, и часто ложь, которой поверили, становится истиной.
– Это ты к чему? – изумился Салтыков.
– Это не я, это Александр Македонский, – ухмыльнулся Элассонский.
– Македонский? Решайся, Владыко! Пойми, твоя опала навсегда. Ты в ссылке. Патриарх Филарет не простит тебе дружбы с поляками, он вообще ничего тебе не простит. А пойдешь со мной, я сделаю тебя патриархом. Разве не об этом мечтал ты все эти годы?
Салтыков навис над хитроумным архиепископом, требуя ответа. Архиепископ недоуменно отстранился от настырного собеседника. Резко встал, опираясь на жезл, и твердо произнес:
– Нет, Борис, не об этом. Я скромный чернец у Господа, денно и нощно в молитвах пребывая, ни о какой политике помышления не имею. А посему не могу я понять тебя, боярин. И замыслы твои мне неведомы и опасными кажутся. Так что давай решим, что разговора этого между нами вроде как и не было.
Арсений Элассонский осенил крестным знамением побагровевшего от досады Бориса и направился было к выходу из сада, когда в спину ему прозвучали слова боярина:
– Прошу молитв твоих, Владыко. С истинным почтением и любовью о Господе пребываю и умоляю уделить мне еще немного своего драгоценного времени.
Слова были обычными, но звучали с такой откровенной и неприкрытой угрозой, что архиепископ невольно остановился и озадаченно посмотрел на Салтыкова.
– Скажи, Владыко, тебе ничего не говорит имя Димитрия македонца из Сидирокавсии? – с холодной улыбкой спросил Борис.
– Нет, – не моргнув глазом ответил Элассонский. – А почему мне это имя должно о чем-то говорить?
Вместо ответа Салтыков вынул из-за голенища сапога свиток со сломанными печатями Королевства Польского и протянул архиепископу:
– Прочти, отче, грамотку того самого Димитрия македонца. Пишет он в королевский Совет Речи Посполитой. Жалуется, что в одиннадцатом году патриарх Игнатий и еще одна особа высокого духовного сана, о которой мы умолчим, обязались доставить патриаршую казну из Кремля королю польскому, да по дороге казну себе присвоили, а расстроенным полякам сослались на разбойных людишек. Божится сей Димитрий, что сам присутствовал при совершении данного злодейства и готов на суде перед Святым Писанием все подтвердить. За все просит он у высокого Совета деньжат немного да землицы для обустройства.