– Мне жаль, отец благочинный, что мои люди расстроили тебя, поверь, они только выполняли свой долг.
Боярин сидел на лавке в дальнем углу покоев архимандрита, прислонившись спиной к холодным изразцам нетопленой печи и лениво наблюдал за происходящим в комнате.
– А, боярин, и ты здесь, – неприветливо произнес Прокопий, смерив Салтыкова мрачным взглядом. – Вот и ладно. Тогда объясни мне, неразумному старику, за что ты честнейшего и благомысленного инока в узилище упек?
Салтыков напрягся, откинув напускную расслабленность, прищурил глаза и слегка подавшись вперед, резко ответил:
– Крамола на нем, честной отец. Свидетели говорят, мятежник он и убийца! То и отец Паисий показал на дознании.
Стоящий у окна архимандрит, услышав слова боярина, нервно вздрогнул, поперхнулся квасом, ендову которого перед этим ему принес служка, и, подняв руки вверх, отрицательно покачал головой.
– Нет. Не впутывай меня в это, Борис.
Потрясенный услышанным, Прокопий едва не задохнулся от судороги душившего его праведного гнева.
– Это отец Феона мятежник? – спросил он, уставившись на Салтыкова тяжелым немигающим взглядом. – Ты чего боярин, сумасбродишь? Ополоумел совсем? Да ты посмотри на него. У него все тело посечено саблями да картечью в боях за Отчизну нашу. А у тебя таких ран много ли найдется?
Никак не ожидавший подобного обхождения с собой вельможа опешил и растерялся.
– Ты, черноризец, знай свое место! – закричал он зло. – Ты с кем разговариваешь? Забыл, кто я есть?
Но в ответ старец только презрительно махнул рукой на боярина.
– А мне все едино! Меня давно жальник ждет. Не испугаешь! Зажился я на этом свете. Дальше погоста не снесут. А слова мои послушай, боярин. Ежели извет какой на отце Феоне, то ты в первую очередь наветчику первый кнут должен выдать, ибо он, по моему разумению, и есть крамольник, достойный смерти.
Разгоряченный спором Салтыков не нашел, что ответить старому монаху, и обиженно отвернулся от него, гордо скрестив на груди руки. Не дождавшись объяснений от боярина, Прокопий повернулся к Паисию и со всей своей энергией набросился на него.
– В последний раз говорю тебе, отец Паисий. Отпусти честного инока. Прояви волю во владениях своих. Изгони бесов прочь! Ты же сам не веришь в виновность отца Феоны. Мое слово в том тебе порукой будет. А нет, смалодушничаешь, ты знаешь, я не последний человек в Архиерейском совете и слов на ветер не бросаю.
– Монах, ты никак нам угрожать вздумал? – со злобной иронией процедил сквозь зубы Салтыков, вскакивая со скамьи.
На отца Прокопия движения телом, произведенные боярином, никакого впечатления не оказали.