За неделю до Пасхи вместе с князем Пожарским пробрался в Москву и отец Феона. Их отряд сосредоточился на Сретенке, рядом с Пушкарским двором. Другие отряды растворились в плотно заселенных стрелецких и ремесленных слободах. Все было готово. Ждали только подхода главных сил ополчения, чтобы ударить сразу со всех сторон. И тут начались неприятности. Из Кремля пришла новость: поляки арестовали князя Андрея Васильевича Голицына, единственного человека в боярском правительстве, на помощь которого восставшие могли рассчитывать. Разведчики сообщили, что в Кремле и Китай-городе конные и пешие роты наемников встали по приказу в полной боевой готовности с оружием в руках, а верный польский холуй и предатель Мишка Салтыков стращал ляхов, заявляя, что ежели сегодня не побить русских, то завтра они побьют их. Сам же он того ждать не желал, а хотел взять жену и отбыть к королю. Наконец люди Феоны перехватили одного из тайных курьеров, посланных из Кремля за подкреплением. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что в рядах повстанцев орудует предатель. Изменника быстро вычислили, им оказался писарь Земского приказа Никита Рындин. Вот только взять его не удалось. Хитрый иуда, прекрасно знавший все тайны сыска, вовремя почувствовав опасность, сбежал под защиту кремлевских стен и иноземных штыков. Теперь у восставших не было преимущества первого удара. Все повисло на волоске.
И вот наступила Пасха, самый большой церковный праздник, неизменно собиравший в столице множество народа. По освященной веками традиции, в Вербное воскресенье, под праздничный перезвон с колоколен тысяч московских церквей патриарх выехал из ворот Кремля во главе праздничной процессии. Горожане еще помнили те времена, когда сам Грозный, почитаемый СВЯТЫМ, царь Иоанн Васильевич пешком вел под уздцы ослятю, на котором гордо восседал владыка. Вот и в тот день все должно было напоминать москвичам старое, безмятежное время. Двадцать нарядных дворян устилали перед патриархом путь дорогой тканью. За ослом везли сани с деревом, обвешанным яблоками. Сидевшие в санях певчие мальчики распевали псалмы. Следом шло духовенство с крестами и иконами, за ними важно шествовали бояре. Но на сей раз патриаршего осла вел по уздцы какой-то напуганный дворянин, а саму процессию окружали грязно-синие жупаны польских пехотинцев, шедших с мушкетами наперевес.
Москвичи по привычке поздравляли друг друга и христосовались. Но сумрачные лица их при этом не выражали ни примирения, ни умиления. Не мир, а вражда и ненависть витали над столицей. Народ не скрывал своих подлинных чувств к безбожной «литве» и христопродавцам боярам. В день Пасхи в Москве, за исключением небольших стычек в Белом городе, обошлось без особых событий, но на следующий день город запылал.