На этой мысли меня прервала Мэри, принёсшая к умывальнику кувшин с водой. Света, проникающего через окно, пока было достаточно – лето на дворе. Дни длинные.
Потом заглянула маменька, подоткнула одеяло. Вообще-то ни юной служанки, ни родительницы я разглядеть не мог из-за закрытых глаз – догадывался по шагам. И еще мама вздохнула иначе, чем подружка, но вздохнули они обе.
О чём сожалела маленькая служанка – понятно. Тоже устала и нуждается в отдыхе, а её гоняют с делами. Насчёт же маменькиных печалей следовало подумать… ну… сыновей у них с мужем нет, то есть и этот дом, и землю унаследует какой-нибудь мужчина-родственник отца. Следовательно, дочерей необходимо выдать замуж, для чего нужно собрать им приданое. Судя по всему, что я приметил, особой роскоши в быту не наблюдается. Видимо, доходы от землевладения не слишком велики. Отец даже работает, а не живёт помещиком. Кстати, труд моряка и в мои времена был сопряжён с риском, а уж в нынешние и подавно.
На этом выводе я и уснул.
Глава 2. Несколько летних дней
Присматриваясь к носительнице моего сознания, я раз за разом убеждался – девочке скучно. Она была предоставлена сама себе большую часть дня, поскольку мать плотно занималась с младшими, обучая их тому, что старшая уже знала. Пара часов, посвящаемых вышиванию или музыке, кройке и шитью, не предоставляли Софи достаточной занятости. Отмечу, пожалуй, что музыка преподавалась маменькой с использованием гитары, причем для дочурки был припасён уменьшенный вариант этого инструмента. Таким образом у меня крепло подозрение об испанских корнях миссис Корн.
— Мам! Ты испанка? — незамедлительно внесла ясность неугомонная хозяйка тела, в котором я квартировал.
— Родилась на Ямайке, в испанской семье. Не раз с твоим отцом бывала в Мадриде, Кордове, Севилье, Марселе и Неаполе. Но ни тосканского языка сколь-нибудь прилично не освоила, ни французского, — маменька ответила сразу полно и по-серьёзному.
— Зато у меня французское имя, а у Консуэлки – итальянское, — не замедлила внести окончательную ясность Софи. Она мгновенно озвучила то, что только начало приходить ко мне на ум.
Ещё у нас была морока с чистописанием. Я не сразу понял, что Софи – левша. И ещё не понял, скрывает она это, или мать её нарочно старается переучить на правшу. Сама девочка по этому поводу ничего не выразила, ну а я уговорил её взять перо в левую руку. Не сразу это принесло нужный результат, потому что писать нужно слева направо, как бы наталкивая перо на выводимую букву, но, если лист бумаги сильно наклонить, то движение кисти получается или "к себе", или "от себя", что удобнее, чем совсем "против шерсти".