Этого примера может быть достаточно для того, чтобы показать, что архетип — это мифологический мотив и как «вечно присутствующий» в коллективном — т.е. универсальном человеческом — бессознательном, он вполне может проявиться и в Египте, и в эллинистических мистериях Митры, в христианском символизме средневековья и видениях современных психотиков.
Архетип — это не только dynamis, направляющая сила, влияющая на человеческую психику, как, например, в религии, он также соответствует бессознательному «понятию», содержанию. В символе, т.е. в образе архетипа, смысл сообщается так, что он может быть концептуально постигнут только высокоразвитым сознанием, и только с огромными усилиями. По этой причине к современному сознанию все еще применимо это замечание Юнга: «Миф — это изначальный язык, ествественный для этих психических процессов, и никакая интеллектуальная формулировка и близко не сравнится с богатством и выразительностью мифической образности. Такие процессы связаны с изначальными образами, и они лучше и лаконичнее всего могут быть воспроизведены символической речью». Эта «символическая речь» - язык символа, исходный язык бессознательного и человечества.
Как мы показали в другом месте, ранний человек, как дитя, воспринимает мир «мифологически». То есть он переживает мир преимущественно с помощью формирования архетипических образов, которые он на него проецирует. Ребенок, например, сначала переживает свою мать как архетип Великой Матери, то есть реальность всемогущей нуминозной Женщины, от которой он зависит во всем, а не объективную реальность его личной матери, этой отдельной исторической женщины, которой мать станет для него позже, когда эго и сознание сильнее разовьются. Похожим образом ранний человек, в отличие от современного, сталкивается не с погодными условиями, а с божественными или богоподобными силами, от которых зависит его судьба и чье поведение связано с его собственным магическим и религиозно-этическим образом. Стоит только поразмыслить, например, о дожде и его значении для плодородия, которое часто оказывается решающим в вопросах жизни и смерти. Молитвы о дожде, процессии для вызывания дождя даже сегодня выражают эту мифологически воспринимающую ментальность, которая правила ранней культурной жизнью почти безраздельно. Человеческая жизнь в начале в гораздо большей степени определяется бессознательным, чем сознанием; она определяется скорее архетипическими образами, чем понятиями, инстинктами, а не сознательными решениями эго; и человек в большей степени часть группы, чем индивидуальность. И, соответственно, его мир — это не мир, видимый сознанием, это мир, переживаемый бессознательным. Иными словами, он воспринимает мир не посредством функций сознания, как объективный мир, предполагающий разделение субъекта и объекта, он переживает его мифологически, в архетипических образах, в символах, которые являются спонтанными выражениями бессознательного, которые помогают психике ориентироваться в мире и которые, как мифологические мотивы, обуславливают мифологии всех людей.