— А-а-а, так это тебя со мной в Тверь посылают?
— Это не меня с тобой, это тебя со мной! — взял я быка за рога. — Мне же надо кого на посылках.
— Я — на посылках?!! — возмущение вылетело из него вместе с крошками пирога. — Да ты кто такой?!!
— Вольный слуга князя Ивана. Звать Сашкой.
— Из смердов что ли? — заикание моего собеседника грозило перейти в постоянное. — Да ты хоть знаешь, с кем говоришь?!! Хам, деревенщина! Да я… Да мы — князья Боровские…[3] Мой прадед, царство ему небесное, Мстислав Удалой, ваших низовских как зайцев гонял! А теперь мне, князю Корнею, какой-то…
Избавь нас, Боже, от лыса, коса, рыжа и кривоноса! И высокородных подчиненных.
— Верно баешь, князь, славный был у тебя предок, кто его на Руси не помнит! Да только ты — не Мстислав, ты — Корней. И от князя в тебе одна кровь голубая, пяток десятин землицы бурьянистой да вот эта спесь. Видали мы таких княжеских потомков: огарки делят, и то не без драки! Вас, рюриковичей, расплодилось больше чем мух на помойке… Уже и всё родовое промотали, ни кола ни двора, один кафтан шёлковый, и тот от Великого князя пожалован! А, нет, ходите, носы задравши…
Хотя всю родословную князя я излагал вполголоса, хозяин двора, что-то почуяв, насторожился и перестал перетирать посуду грязным полотенцем.
— Хозяин, комната готова? — я встал, прерывая приятный разговор.
Утром проснулся рано, на рассвете. Мой новый друг, нахохлившись, сидел у окна. Похоже, он так и не ложился. В руке он держал кружку, но был в такой задумчивости, что не замечал, как из накренённой чары содержимое наполовину перекапало на пол, образовав бурую, похожую на кровь, лужицу.
— Ага, проснулся начальник! — князь Корней криво усмехнулся и снова рассеянно посмотрел в окно. — Пора ехать. Было у Мокея четыре лакея, а нынче Мокей сам лакей!
— Да, пора. Только не ехать, а идти.
— Как это — идти?
— Обыкновенно, ногами. На, переоденься.
Он принял от меня котомку и, вытряхнув, с удивлением воззрился на содержимое: лапти, армяк, порты.
— Мы ограбили нищих и два года скрываемся в навозной куче?
— Зачем так преувеличивать? Одёжка, конечно, ношеная, но чистая. В ней ты перестанешь походить на одичалого князя. Кто-то даже сможет принять тебя за приличного человека. За ремесленника, скажем, или золотаря.
— Издеваешься?
— А ты думал в своем шёлковом полукафтанье прямо в Тверь заявиться: «Ну-ка, рассказывайте, кто Кончаку угробил?»
Я был убедителен. Корней, чертыхаясь, взялся переодеваться.
Жеребчика мы оставили на попечение хозяина постоялого двора. Тот был несколько удивлен произошедшими в моем напарнике изменениями, но сделал вид, что его это не касается. А каурого обязался за довольно большие деньги, что получил от меня, кормить и холить в течение месяца. После чего, если я не вернусь, мог распоряжаться им самостоятельно. Не сомневаюсь, толстяк мысленно пожелал мне сложить голову уже сегодня к вечеру.