Никогда еще не испытывал такого бессилия от несовершенства своего литературного умения.
Эпопея клана Старостиных достойна романа. Может быть, кому-нибудь удастся осилить эту задачу. Моя же была куда скромнее – литературная запись услышанного.
Жанр этот своеобразен. Успех или неуспех в нем не всегда зависят от автора. Книга может оказаться интересной, даже если он не особенно красноречив, – за счет таланта, как принято говорить, «литзапис чика».
В нашем случае чистота жанра соблюдена лишь частично. Скорее это просто запись. Литературным был сам рассказ: устной речи Николая Петровича могут позавидовать самые искушенные любители русской словесности. Слова ложились на бумагу пра ктически без изменений. Оставалось только точно фиксировать фразы, пытаясь сохранить тональность и колорит повествования.
Каково же было мое удивление, когда я получил от Старостина отданный ему для ознакомления первый и, как мне представлялось, окончательный вариант рукописи с обильной правкой, внесенной его аккуратным, мелким почерком. На мгновение во мне вспыхнула профессиональная обида, которой, к счастью, я сразу же устыдился. Ибо успел понять: в этой доведенной до дотошности щепетильности заключалось главное – желание и готовность Старостина нести личную ответственность за каждую выведенную на бумаге фразу.
Когда слушал из уст Николая Петровича изложенную выше историю о тренере Хофмане, который обращался к игрокам исключительно на «вы», все время думал о том, что и сам Старостин с незапамятных времен, с первых своих шагов в спорте на «Вы» с футболом и людьми, ему преданными. Этим и объясняется к нему всеобщее уважение. И сегодня, и семьдесят лет назад.
Книга озаглавлена «Футбол сквозь годы», но столь же правомерно было бы название «Годы сквозь футбол» – игра и жизнь накрепко переплелись в его судьбе. С одной лишь, но главной для Николая Петровича оговоркой: годы сквозь спартаковский футбол.
Как-то к старшему брату пришел Андрей Петрович Старостин – было это уже в 70-х – и сказал, что ему предложили работать начальником команды «Локомотив». Николай Петрович ответил: «Мы обрели себя в «Спартаке», стали здесь известны, за «Спартак» отсидели и уходить из него не должны». Андрей Петрович внял совету.
Здесь не было позы, ложной значительности или доморощенного патриотизма. В понимании Старостиным своего долга – ключ, объясняющий истоки его уникальной биографии.
Сосредоточенность на футболе для него – не узость интересов. Он из тех, кто раздвигает границы любой профессиональной области до общечеловеческих обобщений. Вот разгадка так и непонятного мне до конца его неизбывного, непрекращающегося интереса к сегодняшним людям футбола. Его доступность даже мальчишкам из спартаковской спортивной школы, отцы которых знают тех, с кем сталкивала Старостина судьба, – людей, творящих историю и вошедших в нее, – лишь по легендам.