— Последний вечер, — повторил Горчин, откладывая трубку. — Кто знает? Если и для меня последний, тогда согласен. В противном случае, милый старичок, это еще долгая история.
Он вышел на улицу. Пересек парк, минуя закрытый на каникулы Дом культуры, потом по боковой тропинке обошел неосвещенную площадку перед зданием уездного Совета. Он шел, не обращая внимания на сидевшие на скамейках парочки. Влюбленные, склонившись друг к другу, таинственно шептались, совершали ритуал первых любовных прикосновений, который ему никогда не был по-настоящему знаком. Только громкий смех какого-нибудь паренька или визг девушки вызывал в нем сожаление о той поре его жизни, которая миновала так быстро и уже никогда не вернется.
Он шел главной злочевской улицей — аллеей имени Двадцать второго июля. Несмотря на довольно ранний час, город был безлюдным. Это произвело на него угнетающее впечатление. Пустые, темные помещения магазинов с едва освещенными витринами, мрачные глыбы костелов и учрежденческих зданий, мерцающий туман в длинных, теряющихся вдали боковых улочках. В эту минуту он почувствовал что-то вроде благодарности к Юзале за то, что он есть и ждет его прихода — единственный человек в этом городе, в этом замкнутом теперь для него человеческом коллективе, единственный, к которому он может обратиться. Пустота на улицах в эту пору заставила его осознать с особенной ясностью, — раньше он не думал об этом так отчетливо, — что Злочев — это маленький, провинциальный городок, а жители его живут двойной, разделенной на две половины жизнью и неизменно день за днем делят свое время между работой и домом. Вот сейчас они как раз забаррикадировались в своих домах: ужинают, разговаривают с женами о минувшем дне, проверяют, как их дети сделали школьные уроки, смотрят передачу по телевизору. Они живут этой второй жизнью, отрезанные от мира со всеми его трудными проблемами, и больше им сейчас ничего не надо. Они живут в мире, в который он, Михал Горчин, не имеет доступа.
Только возле автобусного вокзала чувствовалась какая-то жизнь. Здесь скопилось довольно много людей, жителей окрестных деревушек, которые ждали последних рейсов. Наиболее шумно давала о себе знать молодежь из вечерних школ. Этих не тревожила ни темнота, ни долгое ожидание, ни мысль о предстоящем пути.
«Затянул я это дело, — подумал Горчин о строительстве нового, просторного вокзала с клубом для учащейся молодежи и удобным залом ожидания. — Сколько дел я еще и не начал… Да какого черта, — вспыхнул он вдруг, — неужели все должно исходить от меня? Я должен им все подсказывать и погонять их. Иначе ничего не сделают в срок. Этак я долго не протяну, слишком это много для одного человека…»