Я перелез через дверцы и очутился в беседке, прежде чем Богусь успел выпустить в меня стрелу.
— Не трогай серну! — грозно крикнул я.
Богусь натянул лук, но я наклонился, и стрела пролетела мимо. Тогда он бросился на меня. Богусь был высокий, холеный, откормленный. От него пахло шоколадом. Всем своим видом он вызывал у меня отвращение. Помня уроки Отца, я вывернул ему руки назад и повалил. Мы упали оба. Не давая Богусю высвободить рук, я подмял его под себя. Богусь всячески отбивался, но безуспешно.
— Браконьерское отродье, — выдохнул он мне прямо в лицо.
Я набрал полный рот самой противной слюны, какая только у меня была. Не спеша, деловито плюнул на его новенькую, отутюженную матроску.
— Дал бы я тебе, — сказал я тихо и отчетливо, — да только связываться неохота. А Ветку отпусти, а то хуже будет.
— Я все дядюшке расскажу, — прохрипел он.
— Ладно, говори. А я скажу, как ты Эмильку подговаривал. Я все знаю.
Он покраснел. Я отпустил его, погладил Ветку, перелез через барьер. Богусь встал, отряхивая песок. Я ушел, ни разу не оглянувшись, и он тоже, должно быть, решил оставить меня в покое, даже не подал голоса.
Отец стоял за майданом на дороге, держа за недоуздок Райку, Огурчик нетерпеливо подталкивал ее своей смешной мордочкой. Отец с кем-то разговаривал. Подойдя ближе, я узнал Ярека.
— Сабина захворала, — сказал Отец. — Ярек ходил в город за лекарствами.
Сердце у меня забилось чаще, я так боялся этих новостей и почему-то вдруг спросил.
— Пешком? Лошадей не дали?
— Не дали. Ксендз велит поберечь лошадей для дальней дороги.
— А что с Сабиной?
— Вроде бы простудилась. Но дело не только в простуде. Директор Пшениц уже и доктора привозил… Доктор велит лежать, а Сабина не хочет. Не слушается.
— Пап, можно мне пойти к Эмильке? — спросил я.
— Только не сегодня.
— Я сегодня хочу.
— Пойдешь завтра! — сурово сказал Отец.
Ярек сочувственно поглядел на меня.
— Это еще не все, Стефек. Пришла бумага, все мы должны отсюда убраться. Срок — одна неделя.
— Кто — мы? — воскликнул я, замирая от ужаса.
— Все православные. Учитель сегодня вечером собирает людей, будут подписывать прошение. И наш Ксендз там будет, и еще кто-то из Города.
Отец опустил голову.
— Я тоже пойду на это собрание, — заявил он после минутного молчания. — Раз такие дела, останусь тут, дождусь Директора. Ступай, Ярек, тебя там ждут. А ты, Стефек, садись на Райку и езжай домой. Сторожи дом. Кругом цыгане шляются…
Он глянул на солнце, которое опускалось все ниже, и с виноватым видом сказал:
— Вот и не пришлось нам пообедать. Дома что-нибудь найдешь, поешь без меня.