Но он не кричал. Даже когда доза морфия заканчивалась, и механик просыпался, он был самой тишиной. Впрочем, был один неизменный вопрос, который он каждый раз задавал шёпотом: «Мы близко?»
– Ближе, – всегда отвечал Лука. Он понятия не имел, насколько ближе. Секретное отделение грузовика убивало его чувство времени. Щели в деревянном настиле были достаточно широки, чтобы пропускать воздух, но слишком завалены мешками с картошкой, чтобы через них хоть что-то было видно. Остановки для проверки документов учащались. Пару раз Луке казалось, что он слышит выстрелы.
И вот они остановились. Ожесточённый вой двигателя разбудил даже господина Вольфа.
– Что-то не в порядке, – пробормотал он. – Разве ты не слышишь?
– Я слышу тебя, – Лука сердито зыркнул на него в темноте. – И если не хочешь стать щедрой наградой какому-нибудь СС-шутце, лучше тебе свести болтовню до мин…
Двигатель заглох. И возмущение Луки вместе с ним.
Дерьмо! Он не дышал, слушая обмен фразами между фройляйн и кем-то, кого он окрестил патрульным. Короткий разговор, закончившийся, стоило только грузовику завестись.
– Это не хорошо, – прошептал Феликс, когда они вновь тронулись в путь. – Он снова заглохнет.
Будь оно проклято, если механик не ошибся. Его предсказание сбылось не сразу – прошло целых полчаса, прежде чем гул двигателя опять стих. На этот раз не было голосов патрульных. Только треск искры зажигания, вспыхивающей и умирающей снова и снова. Дверь кабины со скрипом открылась.
– Как думаешь, нам удастся откатить его к деревьям? Здесь, посреди дороги, мы словно ходячая мишень, – Этот голос, эта логика принадлежали Яэль.
– С таким количеством лишнего веса – нет, – возразила Мириам.
Они с Яэль избавились от мешков картошки в рекордно короткие сроки, отодвигая фальшивые доски, чтобы Лука смог наконец-то – наконец-то! – сделать глоток воздуха без ароматов бензина, мочи и подживающей раны. Ни одна их фройляйн ни слова не сказала о зловонии, склонившись над проёмом. Обе изменили лица, чтобы выглядеть, как местные девушки, и рукава их были достаточно длинны, чтобы скрывать любой намёк на чернила, но Лука вдруг обнаружил, что всё равно может их различать. Не столько по цвету свитеров, сколько по глазам. Он когда-то слышал поговорку: «Глаза – зеркала души». Яэль, когда бы Лука ни смотрел на неё, казалось, не испытывала к нему ненависти. С Мириам было иначе.
Это Яэль наклонилась ниже, помогая Луке выбраться из отсека. Их руки соприкоснулись, мозолистая ладонь прижалась к гладкой и нежной. Её кожа была такой тёплой. Лука ещё долго чувствовал это тепло, когда их ладони разомкнулись.