Здесь не было ни радио, ни телефона, а даже если бы и были, Феликс не смог бы до них добраться. Он даже не был уверен, что сможет правильно выговорить хотя бы пару слов, не говоря уже о связанной цепочке предложений, достаточной, чтобы молить о пощаде семьи. Лихорадка снова начала бушевать, сжигая ясные границы его разума…
– Феликс!
Белая вспышка залила его глаза. Не боль, волосы. Её волосы. Девушка опустилась на колени рядом с парашютом. Он увидел её руку, ощутил холодные, как снег, пальцы на лбу.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она. Прикосновение исчезло.
Как… он себя… чувствует? От абсурдности Феликс едва не рассмеялся. Его смешил не столько сам вопрос, сколько то, что его задала она. Её это волнует? Разве ей важно знать, что он полностью уничтожен, и она тому причина? Его семью, скорее всего, пытают до смерти, подвешивают на струны фортепиано в подвалах Гестапо, разрывают на кусочки, медленно отрезают им пальцы, уши, носы… из-за того, что эта девчонка украла лицо его сестры.
Новое лицо девушки было избито и выглядело ужасно. Сломанное, с чертами слишком идеальными, слишком яркими, чтобы быть настоящими. Феликс изо всех сил старался сфокусироваться на глазах, увидеть в них зло, хоть крупицу тьмы, которая сбалансировала бы этот искрящийся голубой цвет. Но видел он лишь девушку и её скорбь. Огромное и запутанное горе, давно прошедшая эмоция, собранная из сотен частиц…
Её это волнует?
Разве его заботит, что думает она?
«Нет», – решил Феликс. Он слишком много обо всём заботился. И посмотрите, куда это его привело.
– Я проверю твои раны, хорошо? Постарайся не двигаться. Ты потерял много крови прошлой ночью, не нужно проливать больше, – девушка принялась разматывать повязку. От увиденного, что бы ни было под повязкой, она резко втянула воздух, вокруг губ появились жёсткие морщинки. – Я пыталась вправить пальцы… но…
Некоторые вещи слишком поломаны, чтобы можно было их починить. Он сказал это ей в Токио, когда думал, что пытается спасти Адель от ошибок. Так он чувствовал себя сейчас, целиком, вплоть до пыли раздробленных костей. Слишком долго пришлось обходиться без подобающего медицинского вмешательства – штандартенфюрер, плеснув на руну антисептиком, отказался её замотать, сказав Феликсу, что, когда они приземлятся рядом с Германией, ей займутся уже в Сопротивлении.
«Нельзя, чтобы рана выглядела слишком чисто, – заявил штандартенфюрер. – Мы же не хотим вызвать у Заключённой 121358.Х подозрения».
Рана не была слишком чистой. В ней началось заражение.
А девушка ничего не подозревала. Она