– По данным русской разведки, – ответил Генри Стимсон, – в этот пехотный корпус включены те солдаты и офицеры Японской императорской армии, от которых император и новое правительство Японии спешили избавиться любой ценой. Им предложили выбор между классическим японским самоубийством и героической смертью в бою во славу императора. Там собраны все политически неблагонадежные сторонники союза Японии с нацистской Германией, нарушители дисциплины, а также все те, кто считается обузой в любой армии. Их никто и никогда не думал возвращать обратно, а японское командование не собиралось доставлять им боеприпасы и подкрепления. Погибнув в бою, они станут героями, а их имена будут занесены на стену Храма Войны. И все это – цена за то, что мы не сможем использовать Панамский канал до конца войны.
– Генри, – проворчал Рузвельт, – а с чего вы взяли, что знаете, когда будет этот самый конец войны? Мне это, например, совсем не очевидно.
Генри Стимсон хмыкнул.
– Мистер президент, – произнес он, – если дела у дяди Джо и дальше пойдут так же, как сейчас, то он прикончит плохого парня Адольфа еще до конца следующего года. И вот тогда, когда огромная, отмобилизованная и имеющая боевой опыт русская армия развернется на восток, я не дам за Японскую империю и ломаного цента. Русские раскатают их в тонкий блин, как паровым катком. А от азиатского берега до японской метрополии рукой подать, и наша авиация, базируясь на русских аэродромах, сможет разнести японские города в мелкий щебень и вынудить их императора к капитуляции без того, чтобы освобождать уже захваченные японцами территории на Тихом океане. Они и так вернутся под наш контроль после того, как Япония капитулирует.
Рузвельт немного помолчал, потом задумчиво произнес:
– Генри, это очень интересная и здравая мысль. Мистер Нокс, вы только что сказали про то, что можно провести наш флот русским Северным морским путем? Прозондируйте Москву по поводу возможности такой операции, и если они согласятся, выясните, разрешат ли они временное базирование нашей Тихоокеанской эскадры в их базах на Камчатке. Так в решающий момент она сможет оказаться в эпицентре событий.
* * *
15 декабря 1942 года. Евпатория. Центральный госпиталь особого назначения.
Военврач 2-го ранга Алена Лапина-Бережная, жена и мать.
Ночь, тишина, свет фонаря падает в окно. Иногда ночью я вдруг проснусь – и лежу, замерев от ощущения счастья, которое боюсь спугнуть неосторожным движением. Иногда даже грешным делом приходят мысли – а не сон ли это? Что если мне все привиделось – бравый полковник Бережной, наша свадьба, госпиталь в Бахчисарае, мои роды? И проснусь я в грязном холодном бараке, и донесется до меня лающая речь мучителей-фашистов, и снова жизнь моя будет тяжкой и безрадостной, в каждодневном ожидании смерти…