— Нет!
— Вы были с ним одни во дворе. Я видел это собственными глазами.
— Да, это правда.
— Хорошо, что признаете. Видели кого-нибудь еще во дворе?
— Нет.
— А если честно, мог ли убийца подойти незамеченным?
Джерри, даже понимая, что под суровым взглядом он вырос почти до клятвопреступника, вынужден был признать, что это невозможно. С двух сторон были высокие кирпичные стены. С третьей стороны — дом, дверь и окна которого не были даже приоткрыты. В тот промежуток времени, когда он оглядывался, никакой убийца не мог приблизиться, заколоть Дэйвоса и снова отступить и скрыться. Не имелось никакого укрытия. Было очевидно, что Джерри даже подумать не мог о разумной лжи. Он просто был в замешательстве.
— Не знаю, что случилось, — настаивал он. — Одну минуту он там находился, а потом упал. Я никого не видел. — И потом проблеск света мелькнул в его уме. — Подождите. Этот нож там… Его же кто-то воткнул в него.
С широкой сардонической усмешкой смотрел на него из дверного проема полицейский.
— Воткнул, вы говорите? Воткнул, откуда?
— Я не знаю, — признался Джерри. Проблеск света в уме пропал. Он снова посмотрел на белые кирпичные стены и на дом, передняя часть которого была закрыта. Неоткуда взяться ножу.
— Рассмотрим положение ножа, — предположил собеседник, пытаясь применить логику. — Этот джентльмен шел перед вами, спиной к вам?
— Да.
— Хорошо. У нас прогресс, — подчеркнул он. — Нож входит в затылок по прямой линии. Он входит по направлению с той стороны, где вы стояли. Могли бы его воткнуть после того, как вы вошли во двор?
— Нет, это невозможно.
— Нет, это очевидно! — вскричал полицейский. — Я не могу больше слушать всякие глупости. Я был снисходительным к вам, потому что вы англичанин, а у нас инструкция быть снисходительным к англичанам. Но это выходит за рамки разумного! Вы пройдете со мной в мэрию. Посмотрите на бумажник в его руке. Он предлагает его вам и говорит: месье, окажите честь, примите мой бумажник.
— Нет. Бумажник был у него в руке.
— Вы говорите, бумажник был у него в руке. Почему?
— Я не знаю.
Джерри замолчал. Потому что теперь история его проигрыша в казино приобретала трагическое значение. И потому, что послышался звук отпираемой двери. Дверь дома доктора открылась, и вышла светловолосая девушка, которую в прошлый раз он видел в казино. Рядом с дверью латунная табличка гласила: «Доктор Эдуард Хеберт». Под именем указаны часы приема и решительное: «Говорите по-английски». За девушкой, вытягивая шею, стоял щетинистый мужчина средних лет с большим чувством собственного достоинства. Его вызывающие очки имели широкую черную ленту, которая, казалось, образует электрическую цепь с концами его подкрученных вверх усов.