); новое поколение пришло в трагический мир; я не сторонник эмансипации; станковая живопись явно отжила свой век; если коллективное подсознание не является строго научным понятием, то оно по крайней мере является понятием поэтическим; писатель должен быть честным; любовь должна быть свободной; мой первый роман в какой-то мере автобиографичен, однако поиск прототипов как метод порочен; я побывал в Германской Демократической Республике и Польше, но ничего особенного мне там не запомнилось; игра (Spiel) приводит нас к самим себе (Selbst); интерес к литературе во мне пробудил преподаватель литературы; слухи о том, что я гомосексуалист, не соответствуют действительности, но из-за этого я никого еще не возненавидел; о своих планах ничего не могу сказать). Начальство стройотряда пригласило меня в кусты выпить водки, но я отказался, и мы пошли с Мариной гулять. Марина со слегка презрительной усмешкой спросила, знает ли моя жена, что мы тут должны были встретиться. Я ответил, что вряд ли она сейчас о чем-нибудь догадывается, она сейчас влюблена и дел у нее полно. Сказал, что до приезда в лагерь не был уверен, встречу ли здесь Марину, но ехал и надеялся, что встречу, и если бы Марины здесь не оказалось, уехал бы завтра утром в Таллин. Мы пошли по узкой лесной тропинке, она впереди, я сзади, что-то говорили, перебивая друг друга, какая-то неловкость сковывала нас, будто за месяц, пока мы не виделись, мы стали совсем чужими и теперь должны были судорожно напоминать друг другу, почему мы встретились, почему здесь и почему именно мы. А тебе жена все так же изменяет, спросила Марина с напускной злостью. Я стал врать (почему? из гордости? от неуверенности?), что слово «изменяет» (само по себе пустое слово, нулевое понятие) тут было бы преувеличением, что в нашем языке под изменой понимают нечто иное (сказал «иное», а сам подумал о половой стороне любви), вовсе не то, что происходит между моей женой и Эдуардом. Они для этого слишком платоничны, слишком культурны. Они ходят на прогулки, иногда Эдуард играет ей на скрипке. Однажды я ехал на такси и случайно в свете фар увидел, как они в обнимку идут по дороге. Я проехал метров двести вперед, вышел из такси и стал ждать их на дороге, но в последний момент спрятался за дерево. Я слышал их голоса, но слов было не разобрать. За ними я не пошел, а побрел обратно в город, на углу опять взял такси и поехал за ними следом. Они уже дошли до дома и целовались. Я вышел из такси, ни слова не говоря прошел мимо и поднялся на второй этаж к себе в комнату. Ждал там около десяти минут, пока не пришла жена. Так что вот так, они целовались, но это и все, они образованные люди, по-настоящему культурные. Марина поверила всему этому и сказала, что я ведь, наверно, хочу большего, но я не ответил, не хотел показаться пошлым. Марина сказала, что на мне лица нет, усталый и бледный. Я испугался, что Марина посчитает меня несчастным, подумает, что я так переживаю из-за моей женитьбы, и сказал, что у меня весной было страшно много работы. Переживания, конечно, тоже, но не в них дело. Лес был редкий, смущенье наше еще не прошло, и Марина стала рассказывать мне новости. Многие моей женитьбой расстроены, особенно Конрад. Ладно, брось, сказал я, хватит о моей женитьбе. Сейчас есть ты, что же нам о других вспоминать. Тут мы наткнулись на старый, с замшелой крышей лесной сарайчик. Кругом простирался ровный лесной ландшафт, ольшаник, слегка размытый ночным туманом. Я даже был рад, что тут не видно было моря со всей его претенциозностью. Марина прислонилась к стене. Ее кусали комары. Она убила комара на лбу и запачкала себя кровью. Я подошел к ней. У нее были длинные волосы, и я