, тоже мне дело, вы будто никогда беременных не видывали, пусть женятся, если хотят. Каннингем опечалился еще больше: его Барбара его не поняла. Но я не могу этого позволить, простонал он, падая на круглый диван, не могу, ты понимаешь это, Барбара? Не понимаю, сухо сказала белокурая Барбара, потом вгляделась в Каннингема и добавила, что Каннингем явно страдает эдиповым комплексом, — он бы и сам не прочь спать со своей Плюрабель, так пускай идет и делает это, инцест в наши дни не такое уж большое преступление, и еще сказала, что только теперь, в свете этого комплекса, она понимает известную стесненность Каннингема, его заторможенность по отношению к ней, то есть к Барбаре. У Каннингема на глаза навернулись слезы. Всхлипывая, он поспешил к машине и умчался неизвестно куда. В это время Плюрабель и Джим в их студенческой комнатке предавались своему молодому счастью. Они были в постели — молодой, непретенциозный смех Плюрабель, битнический хрип Джима, — когда послышался гудок машины. Плюрабель накинула халатик и подошла к окну. Внизу стояла отцовская черная машина. Сам Каннингем стоял возле, устремив умоляющий взгляд на окно второго этажа, в котором маячило лицо растрепанной Плюрабель. Отец уже было сделал шаг, чтобы пересечь улицу и броситься к дочери наверх, но тут рядом с Плюрабель возникло еще одно лицо,
young and angry, в другом стиле, другого образа жизни, с другой эстетикой в конце концов, а может, черт его знает, и с другой этикой, и отец не шагнул, повернулся, сел в машину и укатил из поля зрения.
Лаура некоторое время сидела не двигаясь, следила, как титры бегут вверх по экрану, потом положила в рот остаток шоколадки и допила последние капли шерри, заткнула бутылку, отнесла ее в шкаф, ополоснула на кухне рюмку теплой водой, отдернула занавеску и бросила взгляд вниз на Мустамяэ, на блестящий от дождя асфальт. Потом почистила зубы и забралась в постель. Затем потушила свет. Сначала стало совсем темно, потом снова появился свет с улицы. Глаза привыкли. Уши тоже. Из окна тянуло послегрозовой прохладой. Кто-то кричал, призывая на помощь. Остановилась машина. Пели народную песню. Но постепенно все стихло. Город затих на ночь.
Лаура думала о тех, кто придумал Каннингема. О людях искусства. Наверняка и они пережили что-нибудь похожее. Хотя искусство жизнь не копирует. Чувства, мысли, воспоминания часто перемешиваются, образуя новое целое, так что люди искусства уже и сами не понимают, как они все это выдумали. Наверняка так было и с авторами Каннингема. Они смешали жизнь и фантазию. И при этом курили. Барабанили руками по столу. Скинули пиджаки и распустили галстуки. Такими Лаура представляла их, этих писателей, авторов Каннингема.